Статья

Предыстория заклинателя Билама

Предыстория заклинателя Билама

В недельной главе Балак рассказывается, как царь Моава Балак пригласил знаменитого заклинателя и чародея Билама, чтобы тот проклял Израиль. Однако вместо этого Билам благословил евреев и проклял их врагов. История заканчивается на том, что «встал Билам, и пошел, и возвратился в свое место, а Балак также пошел своею дорогою» (Бемидбар, 24:25). На наш взгляд, этот библейский рассказ возник в результате синтеза двух более ранних традиций. Героем из них был только Балак, героем второй — соответственно, только Билам. Попытаемся доказать этот тезис.

 

Одиннадцатая глава книги Судей рассказывает о конфликте между израильтянами и амонитянами (согласной библейской генеалогии, родственниками моавитян) из-за неких трансиорданских земель, которые, как утверждали амонитяне, были незаконно захвачены евреями во время исхода. Возражая царю Амона, тогдашний судья Ифтах пересказывают историю отношений Израиля, Амона и Моава в Заиорданье, утверждая при этом, что израильтяне завоевали земли эморейцев, а не амонитян, а потому претензии последних совершенно беспочвенны.

 

В письме царю Амона Ифтах упомянул и Балака:

 

Разве ты лучше Балака, сына Циппора, царя Моавитского? Ссорился ли он с Израилем, или воевал с ними?

 

Шофтим, 11:25

 

Таким образом, Балаку, согласно Ифтаху, присутствие евреев совершенно не мешало — ему никогда не приходило в голову воевать с Израилем. Соответственно, у него не было необходимости нанимать заклинателя, чтобы тот проклял Израиль. И действительно никаких следов Билама в этом тексте нет.

 

Разумеется, можно предположить, что ради достижения своих целей Ифтах погрешил против истины, решив не напоминать, что Балак хотел уничтожить Израиль, и отказался от этой мысли только потому, что его подвел заклинатель. Однако в тексте нет никаких указаний, что израильский судья намеренно искажал факты. Судя по всему, Шофтим 11 соответствует ранней традиции, ничего не знающей о Биламе и его проклятьях.

 

Анализ упоминаний о Балаке в прощальной речи Йегошуа подтверждает этот тезис. Перечисляя бесчисленные милости, которыми Бог удостоил Израиль, Йегошуа, в частности, заявил:

 

И поднялся Балак, сын Ципора, царь Моава, и пошел войною на Израиль, и послал призвать Билама, сына Беора, чтобы проклясть вас. Но не хотел Я слушать Билама; и он благословил вас, и избавил Я вас от рук его.

 

Йегошуа, 24:9-10

 

Согласно этому источнику, Балак и моавитяне воевали с Израилем. Это противоречит как заявлению Ифтаха, так и другим библейским свидетельствам о том, что в годы странствий по пустыне евреи не воевали с Моавом:

 

И сказал Господь мне: не враждуй против Моава и не затевай с ним войны… Пищу за серебро продавать будешь мне, и я буду есть, и воду за серебро дашь мне, и я буду пить, только ногами моими пройду я, Как поступали со мною сыны Эсава, живущие на Сэире, и моавитяне, живущие в Аре.

 

Дварим, 2: 2, 28-29

 

Поэтому можно предположить, что упоминание о Биламе было добавлено поздним редактором, а оригинальный текст звучал так: «И поднялся Балак, сын Ципора, царь Моава, и пошел войною на Израиль, но избавил Я вас от рук его». Иными словами, Бог спас Израиль от воинов Балака, а не от проклятья Билама. Видимо, позднему редактору пришлось принимать меры, чтобы согласовать эту речь Йегошуа с недельной главой Балак, и для этого он сделал вставку: «И послал призвать Билама, сына Беора, чтобы проклясть вас. Но не хотел Я слушать Билама; и он благословил вас». В результате у читателя создавалось впечатление, что Балак не планировал «конвенциональную» войну, но собирался воевать «сверхъестественным» оружием — пригласил чернокнижника, чтобы тот проклял Израиль.

 

Ослица Билама. Рембрандт, 1626 г. / Wikimedia 

 

В свете сказанного выше логично предположить, что с законами, касающимся браков с моавитянами, произошло тоже самое, что и с прощальной речью Йегошуа (поздние вставки выделены жирным шрифтом):

 

Не может войти амонитянин и моавитянин в общество Господне, и десятому поколению их нельзя войти в общество Господне вовеки. За то что не встретили они вас с хлебом и водою на пути, когда вы вышли из Египта, и за то что он нанял против тебя Билама, сына Беора, из Петора Месопотамского, чтобы проклясть тебя. Но Господь, Бог твой, не восхотел слушать Билама, и обратил тебе Господь, Бог твой, проклятие в благословение, ибо любит тебя Господь, Бог твой.  Не ищи им мира и благополучия во все дни твои, вовеки.

 

Дварим, 23: 4-7

 

Законодатель приводит две причины, почему амонитянин и моавитянин не могут войти «в общество Господне». Во-первых, когда евреи вышли из Египта, эти народы отказались снабдить их едой и водой. А во-вторых, «он» (Балак) «нанял против тебя Билама, чтобы проклясть тебя». Однако второе объяснение кажется проблематичным. Ни один из схожих законов, приведенных в этом разделе, не имеет двух обоснований; кроме того, они гораздо короче. И, наконец, самое главное — текст проблематичен с точки зрения как грамматики, так и логики. Во-первых, он утверждает, что амонитяне, не имевшие (согласно нашей недельной главе) отношения к найму Билама, не могут вступать в брак с евреями — за то, что наняли Билама! А во-вторых, в тексте, говорящем о двух народах,  сначала использует форму единственного, и лишь затем множественного числа: «Он нанял… Не ищи им мира». Словом, все говорит в пользу того, что выделенное жирным шрифтом — поздняя вставка. Стоит убрать отрывок о Биламе, как все становится на свои места. Видимо, для автора исходного текста моавитяне были виновны только в том, что не предложили евреям воды и хлеба. Что же до Билама и его проклятья, то об этом он, видимо, ничего не знал.

 

Вернемся, однако, к нашей недельной главе. Большая ее часть написана прозой. Однако четыре речи Билама являются образцами библейской поэзии. Мы знаем немало случаев, когда прозаический текст впоследствии обогащается изначально отдельными песнями (Песнь Ханы, Песнь у моря). Однако известны и случаи, когда один и тот же автор писал и прозой, и стихами. Поэтому, чтобы судить о происхождении поэтических речей Билама, нужно оценить, как они звучат в качестве самостоятельных произведений.

 

На наш взгляд, следует различать между первыми и последними поэтическими речами Билама. Первая речь звучит так:

 

Из Арама приводит меня Балак, царь Моава, с гор восточных: пойди, прокляни мне Яакова, и пойди, изреки зло на Израиль! Как прокляну я? Не проклинает его Бог. Как изреку зло? Не изрекает зла Господь! С вершины скал вижу я его и с холмов смотрю на него: вот народ отдельно живет и между народами не числится.

 

Бемидбар, 23: 7-9

 

В поэме говорится о тех же событиях, что и в прозаической части: что Балак нанял Билама проклясть Израиль, что Билам увидел Израиль с вершины горы, и т.д. Поскольку поэма опирается на прозаический нарратив, а нарратив предполагает прямую речь Билама, можно предположить, что в этом отрывке поэзия и проза тесно связаны друг с другом, будучи частью единого текста.

 

То же самое можно сказать и о второй речи, начинающейся так:

 

Встань, Балак, и слушай, внимай мне, сын Циппора. Бог же не человек, чтоб Ему лгать, и не сын человеческий, чтобы раскаиваться.

 

Бэмидбар, 23: 18-19

 

Вновь в поэтической части говорится о том же, что и в прозаической: как Билам, по просьбе Балака, вторично попытался проклясть Израиль — вопреки словам Всевышнего, что Он этого не допустит. В этом контексте вполне понятны слова, что Бог не человек, чтобы передумать. Более того, вне прозаического контекста эта поэтическая речь теряет смысл.

 

Напротив, две оставшиеся поэмы совершенно независимы от прозаического повествования и совершенно понятны и без него. На это указывают уже зачины этих речей:

 

Вот речение Билама, сына Беора, и речение мужа, прозорливого оком.  Речение слышащего речи божии, который видит видения Всемогущего, падает с очами открытыми.

 

Бемидбар, 24: 3-4

 

Вот речение Билама, сына Беора, и речение мужа, прозорливого оком. Речение слышащего слова божии, познающего мысли Всевышнего, кто видения Всемогущего видит, падает, но открыты очи его.

 

Бэмидбар, 24: 15-16

 

Подобный зачин указывает, что эти пророчества можно рассматривать в качестве самостоятельный произведений. Кроме того, если бы упоминание своего имени в начале было «фирменным стилем» Билама, непонятно, почему две первые речи начинаются иначе. Поэтому логично предположить, что изначально эти тексты были самостоятельными произведениями, написанными от лица Билама.

 

Примером такой поэтической речи может служить следующий отрывок из 2-й книги Шмуэля:

 

Речение Давида, сына Ишая, речение мужа, вознесенного высоко, помазанника Бога Яакова и сладкозвучного певца Израиля. Дух Господень говорит во мне, и слово Его на языке моем. Бог Израиля сказал, мне говорил оплот Израиля, властвующий над людьми должен быть праведником, властвующим богобоязненно.

 

Шмуэль II, 23: 1-3

 

То, что эти поэтически речи изначально были самостоятельными произведениями, подтверждает их содержание. Третья поэма (24: 3-9) — благословение Израилю и предсказание его военных успехов. Четвертая (24: 15-24) — предсказание, что Израиль покорит Моав и Эдом и сокрушит амалекитян, кенийцев и другие народы. Все это прекрасно читается и вне нарративного контекста. Более того, зачин четвертой поэмы не соответствует ее содержанию. Билам говорит Балаку: «Пойдем, я поведаю тебе, что сделает народ этот твоему народу в будущем» (24:14) — и при этом говорит о судьбе самых разных народов!

 

Наконец, самое убедительное свидетельство, что эти поэтические речи изначально были самостоятельными произведениями — в них нет ни обращения к Бараку, ни даже упоминания о нем. Как это не похоже на зачины двух первых поэм: «Из Арама приводит меня Балак, царь Моава…Встань, Балак, и слушай, внимай мне, сын Ципора» (23: 7, 18). Поэтому, на наш взгляд, последние поэтические речи принадлежат к более ранним пластам традиции, когда Билам еще не был связан с Балаком.

 

Заклинание Билама. Гравюра Филиппа Медхардса, CC BY-SA 3.0, 1970 г. / Wikimedia, 

 

Этот анализ позволяет нам по достоинству оценить творческий гений автора истории Билама и Балака. В самых ранних поэмах о Биламе речь шла о знаменитом заклинателе и провидце, который благословил Израиль и проклял его врагов. Происхождение традиции о Балаке, царе Моава, менее понятно. Один из текстов говорит, что в древности он воевал с Израилем, но, благодаря божественному вмешательству, потерпел поражение. Другой текст настаивает, что он никогда не враждовал с Израилем. Оба источника изображают Балака известным и авторитетным вождем Моава — в противном случае не было бы смысла специально подчеркивать, что он воевал или, наоборот, не воевал с Израилем.

 

Соединив истории Билама и Балака, библейский автор создал совершенно новый сюжет. В этой истории Билам благословил Израиль и проклял его врагов вовсе не из личных симпатий и антипатий. Балак, царь Моава, нанял его проклясть Израиль, однако Бог Израиля не дал этому свершиться и заставил чародея благословить евреев. Таким образом, рассказчик изобразил Билама не просто провидцем, но идеальным пророком, который произносит лишь то, что Господь вкладывает ему в уста, невзирая на монарший гнев и обещание щедрой награды. Именно этого Библия ожидает от истинного пророка: «И сказал Михаягу: как жив Господь, что скажет мне Господь, то я и изреку» (Млахим I, 22:14).

 

Столь же радикально редактор изменил и образ Балака. Могущественный монарх, не побоявшийся напасть на Израиль, исчез. Его место занял правитель, напуганный силой и многочисленностью евреев: «И увидел Балак, сын Ципора, все, что сделал Израиль эмореям. И весьма боялся Моав народа сего, потому что тот был многочислен» (22:2). Единственное, что он осмелился предпринять против Израиля, это намять чародея, чтобы тот проклял евреев. Когда же этот план не удался, и Билам не только не проклял Израиль, но благословил его, Балак сразу же отказался воевать с Израилем, поняв, что у него нет никаких шансов победить тех, кого защищает сам Творец.

Титульная иллюстрация: Валаам со своей ослицей. Гравюра на дереве из Schedel'sche Weltchronik, 1493 г. / Wikimedia