Таинственную “произвольность” правил кашрута различные богословы пытались объяснить по-разному. Объясняем, к чему приводит аллегорическая трактовка диетарных законов.
В комментарии на Ваикра, 18:4 («Мои законы (мишпатим) исполняйте и Мои уставы (хуким) соблюдайте») Раши различает между двумя видами божественных повелений: «законами», чей смысл очевиден, и «уставами», смысл которых недоступен человеческому разуму. К первой категории относятся законы, присущие любому упорядоченному обществу, например, запреты убийства, воровства и прелюбодеяния. Вторую составляют «указы царя», т.е. правило, которые ни одно общество не установило бы иначе как по приказанию Свыше:
Положения, являющиеся наказом Царским, (и смысл их от человека сокрыт), и дурное побуждение выдвигает возражение против них: “Для чего нам их соблюдать?” И народы мира выдвигают против них возражения, так, например, (что касается запрета) есть свинину и носить платье из смеси шерсти со льном (и что касается) обретения чистоты при посредстве воды очистительной (это вода с пеплом красной телицы). Поэтому сказано: “Я Господь” — Я дал вам наказ, и не вправе ты уклониться (от его исполнения).
Сифра, Йома 67б
Как мы видим, среди «уставов» Раши упоминает запрет свинины (Ваикра, 11:7). Он не перечисляет многих других животных, запрещенных в пищу законами, приведенными в той же недельной главе Шмини. Однако нет сомнений, что для него эти запреты так же относились к числу необъяснимых «наказов Царя».
По мнению Раши, вопрос «почему» применительно к «уставам» является неуместным. Тем не менее, уже во II веке евреев очень интересовало, почему Бог столь произвольно разделил всех животных на чистых и нечистых. Еврейские интеллектуалы Александрии Египетской не только признавали этот вопрос легитимным, но и честно старались дать на него рациональный ответ. Речь идет о т.н. Послании Аристея Филократу.
Автор этого послания утверждает, что его зовут Аристей, и что он служит при дворе египетского царя Птолемея II Филадельфа (285-247 до н.э.). В письме, адресованном его брату Филократу, Аристей изложил легенду о происхождении Септуагинты, первого греческого перевода Пятикнижия.
Согласно этому посланию, Птолемей, пожелавший получить греческий перевод Торы для Александрийской библиотеки, отправил посольство в Иерусалим, к первосвященники Элазару, с просьбой прислать 72 переводчиков. Прибыв в Александрию, переводчики трудились 72 дня, и сделали такой совершенный перевод, что местные евреи пришли в полный восторг:
После того, как книга была прочитана, священники и старейшие из переводчиков, и еврейская община, и начальники народа поднялись и сказали, что теперь, когда совершен столь превосходный и столь тщательный перевод, будет только справедливо, если он останется таким, каков он есть и никакое изменение не будет внесено в него.
Большинство современных исследователей полагают это письмо псевдо-эпиграфом. Его настоящим автором, скорее всего, был какой-то александрийский еврей, живший во II веке до н.э., решивший изложить легенду, призванную «узаконить» греческий перевод Торы, которым в тому времени давно уже пользовались в Египте. Таким образом, это послание является ценным источником, позволяющим понять, что думали александрийские евреи во II веке до н.э. о Торе в целом, и о приведенных в ней диетарных законах, в частности.
Согласно письму, прежде, чем проводить переводчиков из Иерусалима в Александрию послы Птолемея спросили Элиэзера о некоторых еврейских законов. Один из вопросов звучал так:
Почему, несмотря на одинаковое происхождение, одни считаются нечистыми для еды, а другие и для прикосновения?
Иными словами, послы хотели понять следующее: если все животные сотворены Богом, и Он признал, что они «хороши» (см. Берешит, 1:25), почему впоследствии Он разрешил в пищу одних животных, и запретил других? Означает ли это, что Бог капризен? Или, может быть, «Моисей заповедует это, заботясь о мышах, куницах и тому подобных» (там же, 144)?
Разумеется, нет, отвечает наш автор устами первосвященника? Бог Израиля не капризен и заботится вовсе не о животных? Напротив, Он разделил животных на чистых и нечистых «ради справедливости, с целью чистых размышлений и образования нравов» (там же, 145). Соответственно, эти законы следует понимать как аллегории.
Во II веке до н.э. аллегорическое толкование священным текстов становится весьма популярным у некоторых греческих авторов. Хотя аллегорические толкования поэм Гомера и Гесиода появляются уже в VI веке, своего расцвета этот жанр достигает в III веке до н.э. и позже, благодаря философам-стоикам. Этим античным авторам приходилось иметь дело с греческими мифами, в которых боги порой вели себя не просто как капризные невротики, но как жестокие убийцы и мучители. К примеру, в начале Илиады Аполлон без всякой причины поразил греческое войско; Афина схватила Ахилла за волосы, чтобы не дать ему убить Агамемнона, и т.д.
Поэтому, как говорил Псевдо-Гераклит, философ-стоик I века до н.э., Гомера пришлось бы считать нечестивцем, если не рассматривать его слова как аллегории. Соответственно, согласно философу, нападение Аполлона на греков — аллегория, описывающая летнюю жару. Афина, схватившая Ахилла за волосы — поэтическое описание того, что герой изнемог разумом, и т.д. Аллегорическое толкование, полагали стоики, необходимо, чтобы защитить богов от обвинений в капризности, злобности и несправедливости.
Образованные египетские евреи последовали примеру стоиков. Обнаружив, что Бог совершенно необъяснимо предпочел коров свиньям, голубей орлам, а саранчу паукам, евреи вроде автора «Письма Аристею» решили, что если понимать эти законы аллегорически, в них можно увидеть божественные указания, как следует жить. Соответственно, первосвященник объяснил послам символический смысл законов, приведенных в недельной главе Шмини:
Все важные определения сделаны ради справедливости, с целью чистых размышлений и образования нравов. Все птицы, которыми мы питаемся, — ручные, чистые, питающиеся овощами и пшеницей, как например голуби, горлицы, куры, куропатки, гуси и прочие, подобные им. А в ряду запрещенных птиц ты найдешь диких, плотоядных, порабощающих благодаря своей силе остальных и несправедливо пожирающих названных выше ручных. Да и не только этих; они похищают даже ягнят, козлят и причиняют вред людям, как мертвым, так и живым. Поэтому, назвав еще нечистыми, обозначил этим, что те, для кого назначено законодательство, должны быть справедливыми по душе, никого не угнетать, полагаясь на свою силу, и ничего не похищать, но управлять своею жизнью согласно справедливости, подобно тому, как названные выше ручные птицы питаются овощами, растущими на земле, и не пользуются своей силой для угнетения более слабых и родственных. И вот, посредством такого законодатель дал знамение разумным, чтобы они были справедливыми, не насильничали и, полагаясь на свою силу, не угнетали других.
Итак, всё о разрешении этих и животных изложены нам в форме символов. Так, раздвоенность копыт и разделение когтей является символом того, чтобы разграничивать каждое из дел, стремясь к прекрасному. Ибо сила всего тела и деятельность его опору имеет в плечах и бедрах. Поэтому, этим символом принуждает всё направлять к справедливости с разделением, а также, что мы отличаемся от всех людей.
Жвачность есть ничто иное, как воспоминание о жизни и устройстве, и полагает, что жизнь поддерживается благодаря питанию. Поэтому и чрез писание он предписывает следующее: “помни Господа, Бога твоего, сотворившего среди тебя великое и чудное”.
А куницы оригинальны. Кроме указанного выше они имеют постыдное устройство: они зачинают ушами, а детей рождают через рот. Поэтому такой характер нечист для людей. То, что они воспринимают слухом, это воплощают в слове и погружают других во зло, производя не случайную нечистоту, но пятная себя всюду осквернением нечестия. Ваш царь прекрасно делает, убивая, как мы слышим, таковых.
Письмо, 144-48, 150-51, 154, 165-66
Иными словами, божественные диетарные законы вовсе не являются произволом. Напротив, каждый из них служит «образованию нравов». Законы о чистых и нечистых птицах учат евреев довольствоваться тем, что есть, и не удовлетворять свои потребности за счет других. Животные с раздвоенными копытами учат, что нужно отличать добро от зла. Жвачные напоминают, что нужно постоянно размышлять о великих деяниях Творца; запрет куньего мяса — о том, что запрещено разносить слухи и слушать сплетников.
Аллегорические толкования не были уделом одного лишь псевдо-Аристея. Похожие мысли высказывали и другие александрийские евреи — некто Аристобул, а так же Филон, один из первых еврейских философов. Позже этим методом будут пользоваться и раннуе александрийские христиане.
Ни одному из этих еврейских мыслителей не приходила в голову мысль, что раз диетарные законы Торы являются символическими инструкциями, учащими достойному поведению и добродетели, соблюдать их на практике необязательно. Напротив, псевдо-Аристей настаивал, что соблюдение этих и других законов необходимо, поскольку этими законами Творец «огородил нас частоколом, которого нельзя прорубить, и железными стенами, чтобы мы ни в чем не смешивались с другими народами, пребывая чистыми по телу и душе, свободными от пустых учений, выше всех тварей почитая единого и могущественного Бoгa» (Письмо, 139). Однако некоторые александрийские евреи, похоже, считали, что знание истинного смысла ритуала делает его исполнение необязательным. Филон обрушиваля на еврейских интелектуалов, переставших соблюдать субботу, обрезание и кашрут, полагая, что все это — не более чем символы высших истин (De migratione Abrahami, 88-89).
Пройдет всего несколько десятилетий, и александрийские христиане схожим образом станут объяснять, почему не соблюдают ветхозаветные заповеди. В одном из первых египетских христианских сочинений, послании Варнавы, так же, как и в Письме Аристея, обсуждаются законы кашрута из недельной главы Шмини:
Моисей говорил в духовном смысли. Так говоря о свинье, он как бы так сказал: не прилепляйся к тем людям, которые подобны свиньям. Ибо они, живя в удовольствиях, забывают своего Господа, а терпя недостатки, познают Его: так и свинья, когда ест, не знает своего хозяина, а когда терпит голод, кричит; получив же корм, опять умолкает. — «Не ешь, — сказано, — ни орла, ни ястреба, ни коршуна, ни ворона»; то есть, не прилепляйся к таким людям, которые не умеют доставлять себе пищу трудом и потом, но беззаконно похищают чужое, и ходя, по видимому, с простотою, строят ковы другим; так и те птицы, сидя в бездействии, изыскивают случай пожрать чужую плоть, и своим лукавством причиняют гибель. «Не ешь, — сказано, — ни вьюна, ни полипа, ни каракатицы». — Это значит: не уподобляйся и не прилепляйся к таким людям, которые навсегда преданы нечестию, и осуждены на смерть; так как и те рыбы, одни из всех проклятые, ходят только во глубине, и не всплывают подобно прочим, но живут в земле под бездною. «И зайца, — сказано, — не ешь». В каком смысле? не будь срамником, и не уподобляйся таковым. Ибо в теле зайца каждогодно бывает перемена, противная естеству всех прочих животных. И гиены не ешь, сказано; это значит: не будь прелюбодеем, ни растлителем и не уподобляйся таковым. Почему? Потому что это животное ежегодно изменяет свою природу, и бывает то мужеского, то женского. По справедливости отверг Моисей и хоря. Не уподобляйся, говорит он, тем нечистым мужам, и не прилепляйся к тем нечистым женам, которые, как слышно, совершают беззаконие своими устами. Ибо это животное отступает от общих законов в зачатии плода.
Пользуясь схожим методом, что и Аристей, Варнава, однако, пришел к совершенно иному выводу:
Итак, Моисей, говоря о яствах, изрек три заповеди духовного смысла: иудеи же движимые похотью плоти, приняли их, как будто говорилось о яствах обыкновенных.
Иными словами, Бог, согласно Варнаве, вовсе не имел в виду, что евреи не должны есть мясо свиней или кроликов (а так же соблюдали субботу, обрезание и т.д.). Законы, не имеющие рационального объяснения, следовало соблюдать только аллегорически. Евреи, понявшие их буквально, ошибались.
То, как псевдо-Варнава вывернул аллегорические толкования своих еврейских предшественников наизнанку, наглядно свидетельствует, с какими опасностями сопряжены попытки рационального объяснения законов Торы, кажущихся произвольными. Стоило найти смысл, как возникали сомнения, есть ли необходимость в буквальном соблюдении заповеди. Если Бог запретил евреям кунье мясо, чтобы научить их не предаваться злословию, то значит ли это, что тот, кто никогда не злословит, может есть куниц?
С другой стороны, запретить евреям искать смысл диетарных законов было бы слишком жестоко. Кроме того, этот запрет, согласно Раши и Талмуду, все равно ничего бы не дал, поскольку дурное начало и нееврейское окружение все равно принудили бы еврея спрашивать, зачем и почему?
Возможно, законы кашрута, приведенные в недельной главе Шмини, интересны именно тем, что заставляют евреев думать и строить предположение. Поскольки Тора не предлагает никакого рационального объяснения, в каждом поколении еврею приходится заново решать, почему он, живущий в определенное время и в определенном месте, не ест свинину или кроликов, Результаты этих интеллектуальных поисков могут оказаться весьма поучительными и/или вдохновляющими.
С другой стороны, то, что Тора не предлагает никаких объяснений, служит напоминанием, что любые наши толкования, даже самые глубокие и обоснованные, остаются всего лишь предположениями. Поэтому единственной правильной реакцией на «указ царя» может быть лишь безоговорочное соблюдение, ибо «Я Господь, Бог твой» (Шмот, 20:2).
Титульная иллюстрация: Звери, которых нужно съесть. Филипп Медхерст, CC BY-SA 3.0 1970 г. / Wikimedia