«Бах!.. Прямо в глаз!..»: первооткрыватели современного искусства

Вторая половина XIX — первая половина ХХ веков вошли в историю коллекционирования предметов изобразительного искусства как своего рода Золотой век. И дело не столько в заоблачных ценах (многие императоры покупали себе искусство куда дороже), но в стиле и смысле собирательства. На сцену вышли скромные сперва маршаны и галеристы, а также коллекционеры новой породы, буржуа и нувориши, люди с деньгами, азартом и поразительным талантом предвидения. Именно им предстояло открыть миру искусство Новейшего времени — искусство модернизма, которое они распознали раньше, чем кто бы то ни было. Этим материалом мы начинаем курс, рассказывающий про великих визионеров, коллекционеров-евреев, которым в этот период в Европе и Америке почти не было равных среди коллег.

«Просвещенный русский человек» Владимир Гиршман

«Скончался Владимир Иосифович Гиршман. Ему было 69 лет. Ушел от нас просвещенный русский человек и один из самых замечательных наших коллекционеров». Иллюстрированная Россия. 28 ноября 1936. № 49 (603)

«Вне тесного круга родных и знакомых имя его едва ли кому-либо известно, но когда-то вместе с М. А. и И. А. Морозовыми, братьями Щукиными и с И. С. Остроуховым он составлял самую верхушку московского культурного общества и его имя упоминалось по поводу каждой выставки, каждой премьеры, каждого художественного собрания». Последние новости. Париж. 13 ноября 1936. № 5712

К евреям, будь то художник, музыкант, врач, торговец или купец, в России в XIX веке часто относились презрительно. Но купец первой гильдии Владимир Иосифович Гиршман (1868–1936), именовавший себя на русский манер Осиповичем, был на особом счету. Даже Михаил Рябушинский, в старообрядческом семействе которого не стеснялись выказывать прямо-таки физиологическую ненависть к евреям, записал в дневнике Дневники М. П. Рябушинского хранятся в New York Public Library Call number MssCol 2565  после ужина с супругами Гиршман и их родственниками в Париже: «Все евреи, но язык и настроение, и обстановка русская». 

Художник Игорь Грабарь называл Гиршмана «коллекционером-спортсменом», полагая, что тот начал собирать едва ли из внутренней потребности, поначалу не отличая хорошее от посредственного, что, на самом-то деле свойственно всем начинающим. Однако вскоре в коллекционерском азарте Гиршман не уступал знаменитой когорте москвичей во главе с братьями Щукиными, Морозовыми и Рябушинскими, для которых он всегда оставался инородцем, хотя и влюбленным в русское искусство. Построенный по его проекту особняк у Красных ворот был до предела заполнен картинами и рисунками русских художников: 373 предмета, согласно сделанной во время национализации описи.

Владелец игольной фабрики в Рузском уезде, основанной в середине XIX века приехавшим в Москву из Курляндской губернии Иосифом Шимоном Ициковичем Гиршманом, Владимир Осипович уступал московским текстильщикам и банкирам в состоянии, но не в коллекции и образе жизни. Собирать он начал еще в 90-х, но особняк разительно преобразился с появлением в нем в 1903 году красавицы Генриетты (Генриетта Леопольдовна Гиршман, урожд. Леон, 1885–1970). Прекрасная пианистка (пианисткой была и её мать), профессиональная художница (она училась и в Европе, и в Санкт-Петербурге, где посещала знаменитую петербургскую студию Осипа (Хаима-Йоселя) Браза), выросшая в Петербурге в семье богатого торговца зерном Генриетта Леон превратила особняк у Красных ворот (на месте которого в 1930-х вырос вестибюль станции метро) в салон, в котором собирались поэты, актёры и музыканты. Здесь, например, часто заседал Комитет брюсовского «Общества свободной эстетики» (1906–1917), создание которого среди других финансировал хозяин; он же спонсировал в 1906 году Сергея Дягилева, устроившего легендарную выставку русского искусства в парижском Осеннем салоне.

«На центральном месте в просторной светлой гостиной висел шедевр Борисова-Мусатова <…> в других парадных апартаментах, изящно обставленных мебелью екатерининских и александровских времен, красовались картины Серова, Левитана, Коровина, Милиотти, Малютина, Головина, Сапунова и других», — вспоминал Александр Бенуа Александр Бенуа. Кончина В. О. Гиршмана // Последние новости. Париж. № 5712. 13 ноября 1936. , забыв, правда, упомянуть жемчужину коллекции — «Демона сидящего» 1890. Холст, Масло. 114 × 211 см. Государственная Третьяковская галерея. , одного из трех «Демонов» Михаила Врубеля. «Это был настоящий музей, и было там чем любоваться!» М. В. Добужинский. Воспоминания. М.: Наука, 1987. С. 216. , — восторгался Мстислав Добужинский, критикуя владельца за перегруженность интерьеров старинной мебелью, миниатюрами, фарфором и пр., собранными, однако, с большим вкусом и любовью. Попасть в это собрание было для художников большой честью, ведь собирал Гиршман по преимуществу современников.

Достаточно пройтись по залам Третьяковской галереи, чтобы представить коллекцию Гиршманов: «Дама у гобелена» Борисова Мусатова, «Прогулка короля» Бенуа, «Двор», «Кукла» и «Окно в парикмахерской» Добужинского, «Пейзаж», «Заросший пруд», «На балконе», «Дама в розовом платье», «Спящая молодая женщина» Сомова. Кстати, единственное, что удалось увезти с собой Гиршманам, покидая Россию, были оригиналы «Книги Маркизы» Сомова. Знаменитые серовские портреты четы Гиршманов тоже достались Третьяковке: и портрет Генриэтты Леопольдовны Гиршман у зеркала (1907), считающийся едва ли не лучшим женским портретом во всем творчестве мастера, и портрет хозяина особняка, по описанию ядовитого Абрама Эфроса, застывшего в движении «лжебарина, запустившего пальцы в жилетный карман, чтобы извлечь мелкую монету на чай прислуге» Абрам Эфрос. Серов // Абрам Эфрос. Профили: Очерки о русских художниках / Предисл. С. М. Даниэля. СПб.: Азбука-классика. 2007 (1911). На самом деле, у Гиршмана просто была привычка, «почти тик»: он постоянно вынимал часы на цепочке и сверял (человек был очень занятой), который час? Поза же его, по словам жены, была взята с портрета Тициана, репродукция которого висела у них в доме. «Человеком он был необычайно простым, прямым и до простодушия правдивым, лишенным и тени какой-либо “позы”», что, по словам Бенуа, «и производило на людей, мало его знавших, впечатление чего-то резкого. Иным приходило в голову, что в этой черте сказывается <…> своего рода спесь». Александр Бенуа. Кончина В. О. Гиршмана // Последние новости. Париж. № 5712. 13 ноября 1936.

В 1918 году Гиршманы уезжают в Лондон, затем перебираются в Париж. От бывшего благополучия у них остались небольшие средства и коллекционерский опыт, который Гиршман решил применить, открыв на улице Сен-Оноре антикварный магазин, зарабатывал продажей антиквариата и оформлением интерьеров. Держать магазин на плаву помогали старые знакомства в художественном, музыкальном и драматическом мире, сохранившиеся с тех времен, когда в особняке у Красных ворот устраивались концерты и журфиксы, на которые приходила вся художественно-артистическая Москва. Потом начался кризис, антикварный магазин закрылся. Тогда Гиршман снял на той же улице помещение поскромнее, повесил вывеску Galerie W. Hirschman и стал устраивать в своей небольшой, но симпатичной галерее выставки художников, которых когда-то покупал. Самыми известными из них были выставки Натальи Гончаровой и Константина Сомова, а самой представительной — выставка группы «Мир искусства» (1930), собравшая двенадцать ведущих художников-эмигрантов этого объединения.

В конце 1931 года Владимир Осипович тяжело заболел, галерею, ставшую своеобразным клубом русской эмиграции, пришлось закрыть. Обворожительная Генриетта Леопольдовна, любимая модель Валентина Серова, устроилась заведующей в русский приют для девочек на севере Франции, куда увезла полупарализованного супруга. Похоронив в ноябре 1936 года мужа на парижском кладбище Батиньоль, по соседству со Львом Бакстом, вдова уехала в США. Сначала была секретарем главного дирижёра Бостонского оркестра Сергея Кусевицкого, потом сотрудничала с одним из нью-йоркских музыкальных издательств. Похоронить себя она завещала на русском кладбище Кокад в Ницце, рядом с погибшей в младенчестве дочкой. Об этой трагедии напоминает ее овальный графический портрет (1911, ГТГ), задуманный Серовым, чтобы утешить потерявшую дочь Генриетту Леопольдовну. «Теперь уж не под Энгра а к самому Рафаэлю подберемся», Генриетта Гиршман. Мои воспоминания о В. А. Серове // Валентин Серов в воспоминаниях, дневниках и переписке современников / Валентин Серов в воспоминаниях, дневниках и переписке современников. Л.: Художник РСФСР, 1971. Т. 2. С. 333.  — говорил художник своей модели.

«Ваша роль в русском искусстве значительна. Для того чтобы процветало искусство, нужны не только художники, но и меценаты. Вы с мужем взяли на себя эту трудную роль. И несли ее много лет талантливо и умело. Спасибо вам обоим. История скажет о вас то, что не сумели сказать современники. Пусть сознание исполненного красивого дела облегчает вам посланное всем испытание», — написал в альбоме Два альбома Г. Гиршман были проданы на аукционе Bonhams в 2012 году Генриетте Гиршман, приезжавший в 1922 году в Париж Константин Станиславский.

Храбрая Матушка Вейль

«В то время почти не было дилеров, готовых позаботиться о нас, кроме маленькой храброй Вейль, которая не заработала состояния, хотя все, кто достоин называться художниками, выставлялись в её сменяющих друг друга галереях — сначала на улице Виктора Массе, затем в старом магазине Кловиса Саго на улице Лаффит и, наконец, на улице Тетбу», — вспоминал художник-фовист Пьер Жирьё. Girieud, Pierre. Souvenir d'un vieux peintre. 1948 [archive] Слава и деньги, увы, достались вовсе не ей — той, кто поверил в них и вывел в люди. Не случайно же «Место молодым» было ее девизом. Некрасивая, очкастая мадемуазель Берта Вейль (1865–1951), чьи зачёсанные назад волосы и характерные пенсне придавали ей вид школьной учительницы, ни ростом, ни размахом торговли не могла соперничать ни с Амбруазом Волларом, ни с братьями Бернхеймами, однако прежде чем закрыть галерею в 1941 году из-за невозможности еврейке жить и работать в оккупированном Париже она успела выставить не менее 300 художников и организовать не одну сотню выставок. Треть из них, между прочим, включала работы художниц!

Эстер Берте Вейль исполнилось 36 лет, когда она решилась открыть галерею. Спасибо вдове её дальнего родственника Сальватора Майера, торговавшего антиквариатом, гравюрами и картинами на знаменитой Лаффит, «улице картин», не только уговорившей родителей выдать Берте ее приданое, но и ссудившей деньгами. В лавке старого Майера дочь выходцев из Эльзаса-Лотарингии, сборщика тряпья Соломона Вейля и Дженни Леви, работавшей до замужества и рождения семерых детей швеёй, провела почти двадцать лет. Образование Берты закончилось, когда ей исполнилось десять. Её «университетом» была лавка, в которой Майер обучал её тонкостям антикварного дела. В 1896 году он умер, а Берта уговорила брата Марселина снять помещение в доме 25 по улице Виктора Массе рядом с площадью Пигаль, где они продавали рисунки, карикатуры и всякий bric à brac. Их появление привело в ужас жившего по соседству Дега, возмущенного присутствием еврейских торговцев в своем районе.

Берта начала с продажи гравюр Домье и Тулуз-Лотрека, которые она вывешивала на верёвках, как бельё. Пять лет спустя предприимчивый каталонский фабрикант, коллекционер и бизнесмен Пер Маниак убедил её превратить магазин в художественную галерею и предложил показывать работы современных, особенно испанских, художников. 1 декабря 1901 года Берта Вейль открыла галерею, и вместе с Маниаком они организовали шесть выставок. В дальнейшее плавание она отправилась в одиночестве.

Продаж было мало. «Упорство, и еще раз упорство!» Все цитаты приведены в русском переводе из книги: Berthe Weill. Pow!.. Right in the eye!.. Thirty years behind the scenes of modern French painting / edited by Lynn Gumpert ; translated from the French. Chicago: The university of Chicago Presse, 2022. , — повторяла Вейль как заклинание. В начале 1900-х живописью молодых не очень-то интересовались, и если заходили к ней в лавку, то исключительно из любопытства. А ведь это она первой обратила внимание на 20-летнего Пабло Пикассо: купила за 150 франков три холста из серии «Бой быков» и тут же их продала, заработав свои скромные 50 франков. И не Воллар, а именно она первой выставила Пикассо и Матисса. «Поверьте мне, вам стоит купить Матисса», — убеждала она любителей. «Но они ещё не были готовы, а когда довольно быстро передумали, то начали скупать все подряд (но не у меня)», — с обидой вспоминала Вейль. Когда в 1902 году она заплатила Матиссу 130 франков Для ориентации: рабочий тогда получал от 4 до 15 франков в день. Умелая кухарка зарабатывала 65 франков в месяц, а судья Апелляционного суда — 1000. Обед в приличном ресторане обходился в 2,50, зато комплексный, причем с хлебом и вином, можно было получить за франк. Проехать с одного конца Парижа до другого на пущенном в 1906 году автобусе стоило 15 сантимов. Так что, например, получить 50 франков для нищего Марке было счастьем, а Морис Утрилло и вовсе довольствовался десятью.  за натюрморт, тот был счастлив. 

Самой же Вейль с трудом удавалось сводить концы с концами. Она принадлежала к числу тех торговцев, кто любил живопись и художников, но не умел делать деньги. «Коллекция картин — это не портфель акций», — говорила она. «У начинающих коллекционеров нет ни уверенности, ни настойчивости. Они слишком заботятся о том, вырастет ли стоимость работ начинающих художников. <…> Я рисковала, зарабатывала гроши, выставляя молодых, а бессовестный Воллар нашептывал Одилону Редону и Майолю, что я сбываю их работы за бесценок, уговаривая не иметь с мной никаких дел», — жаловалась добросердечная Матушка Вейль. «Мизерная прибыль! Скудные приобретения!», — этими и подобными восклицаниями пестрят ее воспоминания «Бах! Прямо в глаз! или Тридцать лет за кулисами современной живописи» Книгу воспоминаний Берты Вейль "Pan!.. dans l'œil... ou Trente ans dans les coulisses de la peinture contemporaine 1900-1930" (Paris, 1933) можно прочитать по ссылке . «Я не пишу так, как обычно пишут люди. Я пишу так, как думаю», — заявила в них острая на язык Вейль. Идея озадачить кого-то забавляла её. «Отличное название. Зрителям понравится, — похвалил её редактор. — Название, которое является своего рода символом. Оно выражает как удивление, которое ваши любимые художники вызывали у буржуазии, так и богатство и звучность этих произведений, полных правды и красоты». 

Мадемуазель не боялась эпатировать, устраивая выставки группе фовистов — Камьону, Мангену, Марке и Пюи, — бывшим ученикам Гюстава Моро, собравшимся вокруг Матисса. Она «зажгла звезды» не только Пикассо и Матисса, но Андре Дерена, Мориса де Вламинка, Рауля Дюфи, Жоржа Брака, Фернана Леже и Сюзанны Валадон. Вейль яростно защищала кубистов, потом художников Парижской школы, давая им шанс заявить о себе, а они уходили от неё к владельцам более престижных, нежели её лавка, галерей. Когда её подопечными заинтересовались «акулы» художественного рынка, Вейль поняла, что не в состоянии конкурировать с ними и была готова признать, что время её прошло. «Вы ошибаетесь, тысячу раз ошибаетесь! Поддержите нас всех, всех, кого вы уже поддержали, всю нашу группу <…> или кто-то другой займёт ваше место, а этого нельзя допустить. Будьте тверды в своем убеждении, что это вы увидели в Матиссе, Вламинке, Дерене <…> художников будущего», — протестовал Рауль Дюфи. Художник был прав, Берту Вейль надолго забыли. Кто теперь помнит, например, что именно она первой в Париже в 1914 году устроила персональную выставку мексиканцу Диего Ривере, который казался ей Гулливером.

Лишь персональная выставка Амедео Модильяни безусловно осталась в истории. На этот раз заслуга открытия художника принадлежала не ей, а Леопольду Зборовскому. Польский поэт предсказал Моди великое будущее, снабжал материалами и моделями, но продажи шли туго. Чтобы привлечь внимание к своему протеже, требовалось устроить выставку, однако собственной галереи у Зборовского не было, он обратился к Вейль. Выставка открылась в декабре 1917-го и оказалась первой персональной и единственной прижизненной выставкой художника — через два года с небольшим Моди скончался. Для выставки Зборовский попросил его написать несколько обнаженных, однако стражи порядка сочли помещённые в витрине ню безнравственными, и явившийся в галерею комиссар полиции приказал «убрать всю эту грязь». Можно себе представить, что ответила ему хозяйка галереи, прежде чем подчиниться.

Оставшаяся без дохода Вейль после войны была спасена теми, кого когда-то спасла от нищеты сама. В 1946 году несколько «её» художников организовали аукцион своих произведений, и вырученные средства были переданы Матушке Вейль. Было собрано около 1,5 млн франков (что эквивалентно $147 000 в 2025 г.) — хватило до самой её смерти. Помнила её и Французская республика — в 1948 году ей было присуждено звание Кавалера Ордена Почетного легиона за «вклад в современное искусство». Забыла о ней только история искусства.

«Боритесь! Защищайтесь! Такова история всей моей жизни!» Этими словами можно было бы закончить рассказ о Матушке Вейль, как художники называли свою благодетельницу: сочетание двух слов mère (мать) и Weill давало merveille, что по-французски означает «чудо». Однако история умеет и возвращать имена. Вслед за лидерами парижского арт-рынка, которые в последние годы получили свои персональные шоу, в этом году дождалась своего часа и Берта Вейль. Прошедшие только что выставки в Grey Art Museum в Нью-Йорке The Grey Art Museum at NYU. October 1, 2024 – March 1, 2025 и Музее изящных искусств в Монреале Musée des beaux-arts de Montréal. May 10 – September 7, 2025 , а также экспозиция в Музее Оранжери в Париже Musée de l’Orangerie. October 8, 2025 – January 26, 2026 , вернисаж которой назначен на 8 октября, приоткрывают ещё одну малоизвестную страницу истории современного искусства.