Курс
О чем не напишут мужчины: женский голос поэзии на идише
Циля Дропкин: феминизм и свобода в стихах
Роль Молодовской в культуре идиш
Поэзия яблочного сада и тоска по дому: жизнь и творчество Рохл Корн
Монтаж и конструктивизм в поэзии: Дебора Фогель
Поэзия на идише в русскоязычном пространстве представлена исключительно мужскими именами. Женщины, писавшие на идише, практически не переведены на русский язык. Им часто отводится нишевая роль: например, все творчество сводится к поэзии для детей. Этот гендерный дисбаланс искажает представление о развитии литературы на идише в ХХ веке. В цикле материалов об идишских поэтессах мы рассказываем, используя конкретные примеры, о главных течениях идишского модернизма и ключевых литературных центрах.
Зачем читать Цилю Дропкин сегодня?
Циля Дропкин известна прежде всего своей эротической лирикой. Но ее поэзия не ограничивается сексуальной тематикой. Тексты Дропкин интересны с феминистской точки зрения. Она отстаивает право женщины на свободу от гендерных стереотипов. Лирическая героиня Дропкин может быть как доминантной женщиной, пьющей кровь возлюбленного, так и безответно влюбленной, зависимой от мужчины. Все проявления спектра чувств и желаний равны и легитимны. Дропкин отвергает традиционную роль женщины как жены и матери и заявляет, что с рождением детей женская сексуальность не умирает.
Ее стихи положили на музыку The Klezmatics, Ida&Louise, Charming Hostess, The Flying Bulgar Klezmer Band, Sveta Kundish & Patrick Farrell, и другие. В 2023 году вышел документальный фильм о Дропкин «Burning Off the Page». В настоящий момент готовится английский перевод ее романа «Два чувства».
Детство и семья
Циля Дропкин (урожденная Ципора Левин) родилась 5 декабря 1887 года в Бобруйске. Дочь торговца деревом, она получила как традиционное еврейское, так и светское образование. Отец рано умер от туберкулеза, и мать осталась с двумя маленькими детьми на попечении богатых родственников.
Главным языком для Цили в детстве был русский, а не идиш. Русский был языком культуры и повседневного общения, на русском она писала свои первые стихи. Это типичная ситуация для тех евреев Российской империи, которые принадлежали к мелкой буржуазии и получали светское образование.
В 1906 году Циля уезжает учиться в Киев, затем недолго живет в Варшаве. В 1908 году возвращается в Бобруйск и выходит замуж за Шмарью Драбкина (Самуэля Дробкина), активиста еврейской социалистической партии Бунд.
«Поцелуй» для Гнесина
В Киеве Циля познакомилась с Ури Нисаном Гнесиным — пионером ивритской литературы. Она была влюблена в Гнесина, тяжело больного туберкулезом. Переживание влюбленности в умирающего человека повлияло на тему любви в ее поэзии. Любовь и страсть переплетаются со смертью, убийством, страданием, как в стихотворении
.Когда он приедет ко мне в город,
И покой будет покрывать мое лицо,
Когда я дам ему эти цветы,
Но если он останется на ночной отдых
Со мной в одном доме –
Тихо проберусь я к нему,
Тихо в ночи, как мышь,
И будь он убаюкан хорошими снами,
Или душит его тяжелый сон,
Он мой, вот так, как он лежит.
Я открываю его покрывало и целую его грудь,
И жадно я пью его кровь,
И мне становится вдруг так легко, так хорошо,
Моя больная, моя одинокая любовь
Жаждет его крови.
אַ קוש
,איך װעל אים באַגעגענען רויִק מיט בלומען
,װען ער װעט אין שטאָט צו מיר קומען
,און אַ רויִקײט װעט מײַן פּנים באַװעבן
,װען איך װעל די בלומען אים געבן
נאָר אױב ער װעט האָבן זײַן נאַכטיקע רו
– מיט מיר אין אײן הױז
,שטיל צו זײַן בעט קריך איך צו
,שטיל אין דער נאַכט, װי אַ מױז
,און סײַ ער װעט זײַן פֿון גוטע חלומות געװיגט
,סײַ פֿון אַ חלום, א שװערן געשטיקט
.ער איז מײַנער, אַזױ, װי ער ליגט
,איך עפֿן זײַן צודעק און קוש אים זײַן ברוסט
,און דורשטיק טרינק איך זײַן בלוט
,און עס װערט מיט אַמאָל אַזױ לײַכט, אַזױ גוט
מײַן קראַנקע, מײַן אײנזאַמע ליבע
a kush
u. n. gnesinen
ikh vel im bagegenen ruik mit blumen,
ven er vet in shtot tsu mir kumen,
un a ruikayt vet mayn ponem bavebn,
ven ikh vel di blumen im gebn,
nor oyb er vet hobn zayn nakhtike ru
mit mir in eyn hoyz –
shtil tsu zayn bet krikh ikh tsu,
shtil in der nakht, vi a moyz,
un say er vet zayn fun gute kholoymes gevigt,
say fun a kholem, a shvern geshtikt,
er iz mayner, azoy, vi er ligt.
ikh efn zayn tsudek un kush im zayn brust,
un durshtik trink ikh zayn blut,
un es vert mit amol azoy laykht, azoy gut,
mayn kranke, mayn eynzame libe
dursht nokh zayn blut.
Поэтесса посвятила это стихотворение Гнесину. Тот без ее ведома перевел текст на иврит, изменил гендерные роли в нем и включил в свою повесть «Около» без указания подлинного авторства.
Изначально стихотворение было написано на русском языке, Дропкин перевела его на идиш и опубликовала уже после смерти Гнесина и переезда в Нью-Йорк.
Из Бобруйска в Нью-Йорк
В 1910 году муж Цили уехал в Нью-Йорк, спасаясь от политических преследований. В 1912-м она, вместе с маленьким сыном, присоединилась к нему.
Так поэтесса оказалась в новой культурной среде. Нью-Йорк — один из главных центров идишского авангарда в межвоенный период. Здесь развиваются еврейские социалистические, анархистские и феминистские течения. Без ограничений цензуры и давления режима, как это было в Российской империи, еврейские прогрессивные и радикальные движения получают свободу распространять свои идеи. Все вместе это создает почву для смелых экспериментов в литературе и искусстве.
Меняется и язык. Идиш в Нью-Йорке давал доступ к огромной аудитории и возможность быть частью богатой культурной жизни. В Нью-Йорке собирается плеяда идишских поэтов, приехавших из Восточной Европы: Мани Лейб, Зише Ландау, Мойше-Лейб Гальперн, Арн Цейтлин, Анна Марголин, Малка Ли, Яков Глатштейн, Фрадл Шток и многие другие.
Литература на идише в Нью-Йорке
Идишские поэты в Нью-Йорке ищут новый голос для еврейской поэзии. Они обращаются к субъективизму, их интересует психология, эмоции. На них повлияли немецкий экспрессионизм и русский символизм. Инзихисты (интроспективисты) заявляли, что поэзия должна быть обращена внутрь себя, отражать индивидуальность поэта. Форма при этом не имеет значения. С ними спорили поэты группы «Ди юнге», которым была близка идея искусства ради искусства. Дропкин публиковала свои стихи в журналах обеих поэтических групп.
На фоне поиска нового языка и экспериментов в поэзии растет интерес к творчеству поэтесс как отдельной категории в литературе. Осенью 1919 года выходит специальный «женский» номер альманаха «Шрифтн». В него вошли стихи Рашели Вепринской, Иды Глейзер, Эстер Певзнер, Берты Клинг и Цили Дропкин. Все они дебютировали на идише в 1916–1918 гг.
Спор с традицией
В дискуссии о том, какой должна быть новая еврейская поэзия, доминирует тенденция к разрыву с еврейской традицией и старым миром штетла. Писать на еврейском языке — идише — на универсальные темы, в этом задача новой литературы. В текстах нью-йоркских идишских поэтов редко встречается библейская образность и отсылки к религиозным текстам. Упоминания традиционного уклада жизни звучат, как правило, в негативном контексте. Поэты спорят с прошлым и демонстративно отказываются от еврейской традиции. В религиозных нормах они видят подавление свободы.
Например, в стихотворении Дропкин «Mayn mame» («Моя мама») поэтесса говорит о подавленной сексуальности собственной матери. Это образец авангардного взгляда на материнство в идишской поэзии.
Вдова с двумя маленькими детьми
В скромности решила
Никогда не стать никому больше женой.
Тихо тянулись ее дни и годы,
Будто освещенные тусклой свечой.
Моя мама не стала никому женой,
Но все вздохи многих дней, ночей, лет
Ее молодого и любящего существа,
Ее тоскующей крови
Я приняла своим детским сердцем,
Они глубоко впитались в меня.
И скрытое горячее желание моей мамы,
Как из подземного источника,
Свободно в меня вливалось.
Сейчас прорастает из меня открыто
Моей мамы горячее,
Святое,
Глубоко спрятанное желание.
ַ,מייַן מאַמע, אַ צווײ און צװאַנציק־יאָריקע
,אַן אַלמנה מיט צװײ קלײנינקע קינדער געבליבן
צניעותדיק האָט זי באַשלאָסן
.צו קײנעם אַ װײַב מער ניט װערן
,שטיל האָבן זיך אירע טעג און יאָרן געצױגן
.װי פֿון אַ קאַרגן װאַקסענעם ליכט באַלױכטן
,מײַן מאַמע איז צו קײנעם אַ װײַב ניט געװאָרן
נאָר אַלע פֿילטעגיקע, פֿיליאָריקע, פֿילנאַכטיקע זיפֿצן
,פֿון איר יונגן און ליבענדן װעזן
,פֿון איר בענקענדיק בלוט
,האָב איך מיט מײַן קינדערשן האַרצן פֿאַרנומען
.טיף אין זיך אײַנגעזַאַפּט
און מײַן מאַמעס פֿאַרבאָרגענע הײסע בענקשאַפֿט
,האָט זיך, װי פֿון אַן אונטערערדישן קװאַל
.פֿרײַ אין מיר אַרײַנגעגאָסן
איצט שפּריצט פֿון מיר אָפֿן
,מײַן מאַמעס הײסער
,הײליקער
.טיף פֿאַרבאַהאַלטענער באַגער
mayn mame
mayn mame, a tsvey un tsvantsik-yorike,
an almone mit tsvey kleyninke kinder geblibn,
tsniesdik hot zi bashlosn
tsu keynem a vayb mer nit vern.
shtil hobn zikh ire teg un yorn getsoygn,
vi fun a kargn vaksenem likht baloykhtn.
mayn mame iz tsu keynem a vayb nit gevorn,
nor ale filtegike, filyorike, filnakhtike ziftsn
fun ir yungn un libendn vezn,
fun ir benkendik blut,
hob ikh mit mayn kindershn hartsn farnumen,
tif in zikh ayngezapt.
un mayn mames farborgene heyse benkshaft
hot zikh, vi fun an untererdishn kval,
fray in mir arayngegosn.
itst shpritst fun mir ofn
mayn mames heyser,
heyliker,
tif farbahaltener bager.
Дропкин противопоставляет традиционной добродетели — цниесу, скромности — «горячее, святое, глубоко спрятанное желание», которое она, человек нового поколения, теперь может проявлять открыто.
«На горячем ветру»
В 1920-е годы Дропкин уже известная поэтесса. Откровенный эротизм ее стихов привлекает внимание читателей и критиков. Она публикуется в прессе, но не выпускает собственного сборника до 1935 года. Вероятно, работе над сборником препятствует нехватка времени. С 1910 по 1926 год Дропкин родила шестерых детей, из которых выжили пятеро. Воспитание детей и домашние обязанности оставляли не много возможностей для творчества. Ее публикации при жизни включают небольшой сборник стихов, несколько коротких рассказов и один роман.
Сборник стихов «In heysn vint» («На горячем ветру») включает в себя четыре раздела: «In heysn vint», «Tsirkus-dame» («Цирковая дама»), «Baym fenster» («У окна») и «Hel-bloye koraln — mayne kinder» («Голубые кораллы — мои дети»).
Формальные характеристики поэзии Дропкин: аллитерация, лексические повторы, короткие строки, динамичная ритмика и простой синтаксис. Внешняя простота сочетается со сложной образностью, мастерским сочетанием славянского и ивритского компонентов идиша. Ее манера письма порывистая, импульсивная. Современники вспоминают, что Дропкин никогда не редактировала свои стихи.
Природа и телесность
В первом разделе сборника доминирует тема природы. Природа для Дропкин — источник и поэтического вдохновения, и сексуального желания. Близость к природе, пребывание в лесу в жаркий день становится мистическим откровением. Поэтесса описывает фантастические видения в стихотворении «In hemak» («В гамаке»):
Сквозь ветви горячо сияет солнце,
Я закрываю глаза,
И вижу синюю китайскую надпись
На золотом листе;
Голубые китайские буквы
Сверкают вверх и вниз,
Как маленькие фантастические окна
На стене золотой башни.
Я не понимаю эту надпись,
Но что-то сжимает мое сердце:
Я люблю тебя, я люблю тебя,
Так я читаю синюю китайскую надпись.
.איך ליג אין העמאַק
,דורך צװײַגן שײַנט הײס אַרײַן די זון
,איך פֿאַרמאַך מײַנע אױגן
און זע אַ בלױען כינעזישן שריפֿט
;אױף אַ גילדענעם בלאַט
ליכטיק בלױע כינעזישע אותיות
,פֿינקלען אַרױף און אַראַפּ
װי קלײנע פֿאַנטאַסטישע פֿענצטער
.אױף אַ װאַנט פֿון אַ גילדענעם טורעם
,איך פֿאַרשטײ ניט די שריפֿט
נאָר עפּעס פֿאַרדריקט מײַן האַרץ׃
,איך ליב דיך, איך ליב דיך
.אַזױ לעז איך די בלױע כינעזישע שריפֿט
in hemak
ikh lig in hemak.
durkh tsvaygn shaynt heys arayn di zun,
ikh farmakh mayne oygn,
un ze a bloyen khinezishn shrift
af a gildenem blat;
likhtik bloye khinezishe oysyes
finklen aroyf un arop,
vi kleyne fantastishe fentster
af a vant fun a gildenem turem.
ikh farshtey nit di shrift,
nor epes fardrikt mayn harts:
ikh lib dikh, ikh lib dikh,
azoy lez ikh di bloye khinezishe shrift.
Свое тело поэтесса воспринимает частью природы и использует природные метафоры в любовной и сексуальной лирике. Женщина сравнивается с землей, а мужчина — с небом, оплодотворяющим землю дождем. Любовь у Дропкин похожа на растение, иногда это красивый цветок, иногда — колючий сорняк.
Наблюдая за природой и деревенской жизнью, Дропкин находит античную красоту в банальных сценах. Закатное солнце золотит серебристые спинки свиней и спускается по пурпурной стене неба на золотых гусей (стихотворение «Zunfargang» — «Закат»). Ее стихи насыщены золотом и яркими цветами.
Эротическая лирика Дропкин
Вторая часть сборника самая большая. Ее фокус — эротическая и любовная лирика. Дропкин исследует чувства и отношения, эмоции, переменчивую природу страсти и влюбленности. Она использует оригинальные и максимально удаленные от еврейской традиции образы.
Лирическая героиня становится то цирковой дамой, танцующей на арене между кинжалами, то жрицей языческого божества, влюбленной в холодную статую («Dos lid fun a getsdinerin» — «Песня жрицы»). В стихотворении «Tsu Lyutsifern» («Люциферу») она признается в страсти к демону и сравнивает себя с горгульей на готическом соборе. В других стихах ее возлюбленные названы именами античных богов. Есть и христианские аллюзии: любовная агония становится распятием в стихотворении «Du kvelst».
Обращение к античным и христианским образам — не уникальное явление в модернистской поэзии на идише. Оригинальность Дропкин в том, что она совмещает их с откровенным содержанием.
«Адам»
Библейская образность получает радикальное прочтение в стихотворении «Адам», где тело мужчины — Адама — становится запретным плодом.
Избалованного,
Изласканного руками многих женщин,
Я встретила тебя на своем пути,
Юный Адам.
И прежде чем я приложилась к тебе губами,
Ты умолял меня
С лицом бледным и нежным,
Нежнее нежнейшей лилии:
— Не кусай меня, не кусай меня.
Я увидела, что твое тело
Полностью покрыто следами от зубов,
Дрожа, я впилась в тебя.
2
Ты раздул надо мной
Свои тонкие ноздри,
И наклонился ко мне,
Как горячий горизонт к полю.
3
Он: Когда мне прийти к тебе снова?
Она: Когда ты будешь тосковать.
Он: А ты? Ты вовсе не будешь тосковать?
Она: Обо мне не беспокойся,
Я уже привыкла жить с образами,
Ты навсегда останешься рядом со мной,
И ты теперь уже можешь не открывать мою дверь,
Ты от меня не скроешься.
1
,אַ צעלאָזענעם
,אַן אױסגעצערטלטן פֿון פֿילע פֿרױען־הענט
,האָב איך דיך אױף מײַן װעג געטראָפֿן
.יונגער אָדם
,און אײדער איך האָב צוגעלײגט צו דיר מײַנע ליפּן
האָסטו מיך געבעטן
מיט אַ פּנים, בלאַסער און צאַרטער
;פֿון דער צאַרטסטער ליליע
,ניט בײַס מיך, ניט בײַס מיך -
איך האָב דערזען, אַז דײַן לײב
,איז אינגאַנצן באַדעקט מיט צײכנס פֿון צײנער
.אַ פֿאַרציטערטע האָב איך זיך אין דיר אײַנגעביסן
2
דו האָסט פֿאַנאַנדערגעבלאָזן איבער מיר
,דײַנע דינע נאָזלעכער
,און האָסט זיך צוגערוקט צו מיר
.װי אַ הײסער האָריזאָנט צום פֿעלד
3
?ער׃ װען זאָל איך װידער צו דיר קומען
.זי׃ װען דו װעסט בענקען
?ער: און דו? װעסט גאָר ניט בענקען
,זי׃ פֿאַר מיר ניט זאָרג זיך
,איך בין שױן צוגעװױנט צו לעבן מיט געשטאַלטן
,און מעגסט שױן איצט ניט עפֿענען מײַן טיר
.װעסטו פֿון מיר זיך ניט באַהאַלטן
odem
1
a tselozenem,
an oysgetsertltn fun file froyen-hent,
hob ikh dikh af mayn veg getrofn,
yunger odem.
un eyder ikh hob tsugeleygt tsu dir mayne lipn,
hostu mikh gebetn
mit a ponem, blaser un starter
fun der tsartster lilye;
- nit bays mikh, nit bays mikh,
ikh hob derzen, az dayn layb
iz ingantsn badekt mit tseykhns fun tseyner,
a fartsiterte hob ikh zikh in dir ayngebisn.
2
du host fanandergeblozn iber mir
dayne dine nozlekher,
un host zikh tsugerukt tsu mir,
vi a heyser horizont tsum feld.
3
er: ven zol ikh vider tsu dir kumen?
zi: ven du vest benken.
er: un du? Vest got nit benken?
zi: far mir nit zorg zikh,
ikh bin shoyn tsugevoynt tsu lebn mit geshtaltn,
du vest farblaybn eybik lebn mir,
un megst shoyn itst nit efenen mayn tir,
vestu fun mir nit bahaltn.
Дропкин переворачивает традиционные гендерные роли. Женщина, лирическая героиня стихотворения — активный и даже агрессивный персонаж. Это проявляется как на уровне содержания, так и на уровне синтаксиса: мужчина — не субъект, а объект в предложениях. Присутствуют садо-мазохистские темы, которые отличают глубокий эротизм Дропкин, связь боли и удовольствия.
В третьей части стихотворения поэтесса выражает свой взгляд на природу поэтического творчества. Местоимения меняются с «я» и «ты» на «он» и «она». После сексуального акта интерес героини к объекту страсти сменился спокойным безразличием. Сексуальное переживание превращается в воспоминание, которое в свою очередь станет текстом. Как небо оплодотворяет землю, мужчина оплодотворяет женщину, а сам по себе половой акт становится источником поэтического вдохновения.
Материнство
Опыт материнства отражается в творчестве Дропкин неоднозначно. С одной стороны, рождение детей подавляет свободу женщины. С другой — дети становятся источником счастья и спокойствия.
Третья часть сборника наполнена мрачными мотивами. В стихах звучит тоска, безнадежность и одиночество. Вероятно, некоторые из них написаны после смерти дочери Дропкин Тамары («Meydl» — «Девочка», «Dem meydls toyt» — «Смерть девочки»).
Стихотворение «У окна» — это фантазия о самоубийстве: лирическая героиня смотрит вниз с пятого этажа, и тротуар представляется ей мягкой постелью. Образ женщины, стоящей у окна, это одновременно и желание смерти, и мечта о полете, свободе.
В четвертой части сборника лирическая героиня находит успокоение от любовных страстей и неприкаянности в детях. «Моя тяжесть исчезает, когда я прижимаюсь головой к ребенку, я позволяю упасть тихим слезам, мой грех уходит от меня»: близость со своими детьми приносит покой и радость. Дети становятся спасением от себя самой и от окружающего мира.
Конец творчества и последние годы
Стихи в сборнике относятся к разным периодам и собраны не хронологически, а тематически, формируя единую структуру. Поэтесса начинает с образов природы, которые приносят восторг и волнение. Затем переходит к острым любовным переживаниям, одновременно мучительным и желанным. Они изматывают героиню, и приводят к темам смерти и одиночества. Но она находит источник силы и радости в материнстве.
Несмотря на признание критиков, Дропкин перестала писать в конце 1930‑х. До своей смерти в 1956 году она написала всего несколько стихотворений, вошедших в переизданный в 1959-м сборник. В 1940-х она увлеклась живописью и оставила небольшое собрание акварелей и картин маслом.
Творческий метод Дропкин неразрывно связан с телесными переживаниями, она не отделяет интеллект от тела и пишет стихи на остроте чувств и эмоций. Темы эротического желания, плодовитости — физической и творческой, природы и природных импульсов, материнства, любви, страдания и смерти переплетаются, создавая уникальный ландшафт модернистской поэзии Дропкин.
Роль Молодовской в культуре идиш
Кадя Молодовская — одна из ключевых фигур идишского модернизма. Она оставила большое литературное наследие: сборники стихов, романы, эссе о литературе, рассказы, детские стихи, пьесы. Молодовская также внесла вклад в еврейскую педагогику, а еще основала собственный литературный журнал.
На русском языке доступны только переводы ее произведений для детей, на английском — наоборот, переводы ее «взрослой» лирики и романа об иммиграции в Америку.
В ее творчестве есть место социальным проблемам, поиску новой еврейской идентичности, феминистской повестке, осмыслению Холокоста, библейским образам и мотивам.
Стихи Молодовской резонируют с актуальными ситуациями сегодня, благодаря чему многие современные артисты обращаются к ним. Например, Дэниел Кан положил на музыку ее стихотворение «Мои родины» («Mayne foterlender») о миграции и изгнании. В апреле 2023 вышел мини-альбом с песнями на «Женские стихи» («Froyen-lider») Молодовской: рефлексия по поводу отношений женщины с традицией и эмансипацией.
Детство и юность (1894–1917)
Молодовская родилась 10 мая 1894 года в Березе-Картузской (Беларусь). Ее отец был меламедом в хедере (традиционной начальной еврейской школе) и при этом приверженцем идей Ѓаскалы (еврейского просвещения). Он учил своих детей библейскому ивриту и знакомил их с религиозными текстами. Также он нанял частных учителей русского языка, истории, географии и философии. На идише Молодовскую научила читать бабушка.
Будущая поэтесса с юности посвятила себя педагогике и обучению детей ивриту. В 1911 году Молодовская экстерном окончила русскую женскую гимназию, в 1912-м получила сертификат учительницы иврита и стала преподавать в частной школе для девочек. С 1913 года училась в Варшаве на педагогических курсах для воспитателей у Ицхака Альтермана и Иехиеля Гальперина — создателей первых ивритоязычных детских садов в Польше. Когда началась Первая мировая война, Молодовская переехала ненадолго в Одессу и работала воспитательницей.
Киев и поэтический дебют
В 1917 году Молодовская попыталась вернуться к родителям в Березу, но застряла в Киеве. Там она работала с детьми жертв погромов. Там же она познакомилась и вышла замуж за журналиста Симху Льва.
После Октябрьской революции Киев стал одним из крупнейших центров идишского модернизма. Отмена царской цензуры позволила литературе и прессе на идише свободно развиваться и открыла путь к воплощению еврейских культурных инициатив.
В 1918 году в Киеве появляется Культур-Лига — объединение деятелей культуры на идише. Членами Культур-Лиги были художники Марк Шагал, Эль Лисицкий, Иссахар-Бер Рыбак, поэты и писатели Киевской группы — Давид Бергельсон, Давид Гофштейн, Лейб Квитко, Перец Маркиш и другие.
Киевская группа выпускает альманах авангардной литературы «Eygns» («Свое»). В 1920 году Молодовская дебютировала в нем с несколькими стихами. Она была единственной женщиной, чьи стихи опубликовали в этом альманахе.
Литература на идише в Варшаве
В 1921 году Молодовская переезжает в Варшаву. Она работает учительницей идиша в школе ЦИШО (Центральная организация школ на идише) и преподает иврит в вечерней школе.
Треть населения города — евреи. Театр, кино, пресса — на идише, разнообразные литературные течения находят здесь большую аудиторию.
В Варшаве возникает «Khaliastre» («Банда») — группа поэтов-экспрессионистов. В нее входили Ури-Цви Гринберг, Мелех Равич и Перец Маркиш. Они заявляли о создании новой радикальной поэзии, которая должна рождаться из инстинктов, в ней не должно быть эстетизации и мягкости, поэзия должна пугать и затрагивать глубинные универсальные вопросы жизни и смерти. Катастрофический опыт Первой мировой войны и погромов, уничтожение штетла, кризис религии требовал «обнажения» языка от украшений и фальши.
Идеи «Khaliastre» повлияли на развитие литературы: варшавские поэты и поэтессы обращаются к острым социальным проблемам и осмыслению жизни после смерти старого мира.
«Женские песни»
В 1927 выходит первый сборник Молодовской «Kheshvndike nekht» («Ночи месяца хешван»).
В книгу входит цикл «Froyen-lider» («Женские песни/стихи»). В восьми стихах Молодовская описывает разные аспекты жизни женщины, оказавшейся между давлением прошлого и обретенной свободой выражать свою сексуальность.
Здесь проявляются характерные черты лирики Молодовской. Это обращение к библейским образам, использование ивритской лексики, интерес к социальным проблемам.
Отношение Молодовской с личным и коллективным прошлым сложное. Она не отвергает его кардинально, а ищет способы примириться с ним и модернизировать традицию. В первом стихотворении цикла она спорит с женщинами предыдущих поколений своей семьи.
Мы в скромности пронесли чистую кровь через поколения
Принесли ее тебе, как вино, хранимое в кошерных подвалах наших сердец.
И одна женщина скажет:
Я осталась агуной, когда мои щеки
Еще были как два красненьких яблока на дереве,
И белые зубы свои я сжимала одинокими ночами ожидания.
А я скажу своим бабушкам:
Как осенние ветры, гонятся за мной
Увядшие мелодии ваших жизней.
А вы приходите ко мне
Там, где темные улицы,
Там, где тень лежит:
И зачем вот эта кровь без скверны
Должна быть на моей совести, как шелковая нить,
Завязанная на моем мозге,
И моя жизнь, страница, вырванная из святой книги
И первая строка оторвана?
I פֿרױען־לידער
ס'װעלן די פֿרױען פֿון אונדזער משפּחה בײַ נאַכט אין חלומות
:מיר קומען און זאָגן
,מיר האָבן אין צניִעות אַ לױטערע בלוט איבער דורות געטראָגן
צו דיר עס געבראַכט װי אַ װײַן אַ געהיטן אין קױשערע קעלערס
.פֿון אונדזערע הערצער
:און אײנע װעט זאָגן
איך בין אַן עגונה געבליבן װען ס’זענען די באַקן
,צװײ רױטלעכע עפּל אױף בױם נאָך געשטאַנען
.און כ’האָב מײַנע צײנער די װײַסע צעקריצט אין די אײנזאַמע נעכט פֿון דערװאַרטונג
:און איך װעל די באָבעס אַנטקעגנגײן זאָגן
װי הערבסטיקע װינטן יאָגן נאָך מיר זיך
.ניגונים פֿאַרװעלקטע פֿון אײַערע לעבנס
,און איר קומט מיר אַנטקעגן
,װוּ די גאַס איז נאָר טונקל
:און װוּ ס'ליגט נאָר אַ שאָטן
און צו װאָס אָט דאָס בלוט אָן אַ טומאה
ס’זאָל זײַן מײַן געװיסן, װי אַ זײַדענער פֿאָדעם
,אױף מײַן מוח פֿאַרבונדן
און מײַן לעבן אַן אױסגעפֿליקט בלאַט פֿון אַ ספֿר
?און די שורה די ערשטע פֿאַרריסן
froyen-lider I
s’veln di froyen fun undzer mishpokhe bay nakht in khaloymes
mir kumen un zogn:
mir hobn in tsnies a loytere blut iber doyres getrogn,
tsu dir es gebrakht vi a vayn a gehitn in koyshere kelers
fun undzere hertser.
un eyne vet zogn:
ikh bin an agune geblibn ven s’zenen di bakn
tsvey roytlekhe epl af boym nokh geshtanen,
un kh’hob mayne tseyner di vayse tsekritst in di eynzame
nekht fun dervartung.
un ikh vel di bobes antkegngeyn zogn:
vi herbstike vintn yogn nokh mir zikh
nigunim farvelkte fun ayere lebns.
un ir kumt mir antkegn,
vu di gas iz nor tunkl,
un vu s’ligt nor a shotn:
un tsu vos ot dos blut on a tume
s’zol zayn mayn gevisn, vi a zaydener fodem
af mayn moyekh farbundn,
un mayn lebn an oysgeflikt blat fun a seyfer
un di shure di ershte farrisn?
Лирическая героиня не может освободиться от голосов прошлого. Она пытается сбросить с себя моральный груз поколений, но без этого ее жизнь похожа на вырванный лист без первой строки.
В шестом стихе Молодовская использует жанр женских молитв — тхинес, текстов на идише, в которых женщины просят праматерей о помощи.
Черпает мать Сара из темных бочек
Кувшины искрящегося вина.
Кому предназначен полный кувшин,
Несет его мать Сара обеими руками,
А кому предназначен маленький бокал,
Падает в него слеза матери Сары.
И уличным девкам,
Когда им снятся белые свадебные платья,
Подносит мать Сара мед чистый
На маленьких блюдцах,
К их усталому рту.
Для бедных невест знатного рода,
Что стыдятся свое перелатанное белье
Принести свекрови на глаза,
Ведет мать Ривка верблюдов, груженых
Белым льном.
И когда темнота расползается перед ногами,
И все верблюды садятся на колени на землю на покой,
Отмеряет мать Ривка лён локоть за локтем,
От колец на руке до золотого браслета.
Для тех, у кого уставшие глаза
От присмотра за каждым соседским ребенком
И худые руки от тоски
По маленькому мягкому телу
И по качанию колыбели,
Приносит мать Рохл целебные листья,
Найденные на далеких горах,
И утешает их тихим словом,
Б-г может в любой час открыть запертое чрево.
К тем, кто плачет ночами на одиноких постелях
И у них нет никого, кому принести свое горе,
Они говорят иссохшими губами сами с собой,
К ним приходит мать Лея
Закрывает им глаза бледными руками.
,פֿאַר כּלות אָרעמע װאָס זײַנען דינסטמײדלעך געװען
צאַפּט די מוטער שׂרה פֿון פֿעסער טונקעלע
.און קריגן פֿינקלענדיקן װײַן
,װעמען ס’איז אַ פֿולער קרוג באַשערט
,טראָגט די מוטער שׂרה אים מיט בײדע הענט
און װעמען ס’איז באַשערט אַ בעכערל אַ קלײנס
.פֿאַלט דער מוטער שׂרהס טרער אין אים אַרײַן
און פֿאַר גאַסן־מײדלעך
,װען װײַסע חופּה־שיכלעך חלומען זיך זײ
,טראָגט די מוטער שׂרה האָניק לױטערן
,אױף קלײנע טעצעלעך
.צו זײער מידן מױל
פֿאַר כּלות אָרעמע, פֿון אַ מיוחסדיקן שטאַם
װאָס שעמען זיך דאָס אױסגעלאַטעטע װעש
,ברענגען צו דער שװיגער פֿאַרן אױג
פֿירט די מוטער רבֿקה קעמלען אָנגעלאָדענע
.מיט װײַסן לײַװנטלײַן
,און װען די פֿינצטערניש שפּרײט אױס זיך פֿאַר די פֿיס
און ס’קניִען אַלע קעמלען צו דער ערד צו רו
מעסט די מוטער רבֿקה לײַװנט אייל נאָך אײל
.פֿון די פֿינגערלעך פֿון האַנט ביזן גאָלדענעם בראַסלעט
פֿאַר די װאָס האָבן מידע אױגן
,פֿון נאָכקוקן נאָך יעדן שכנותדיקן קינד
און דאַרע הענט פֿון גאַרן
נאָך אַ קלײנעם קערפּערל אַ װײַכס
,און נאָך אַ װיגן פֿון אַ װיג
ברענגט די מוטער רחל הײלונגסבלעטער
,אױסגעפֿונענע אױף װײַטע בערג
,און טרײסט זײ מיט אַ שטילן װאָרט
.ס’קאָן יעדע שעה גאָט עפֿענען דאָס צוגעמאַכטע טראַכט
,צו די װאָס װײנען אין די נעכט אױף אײנזאַמע געלעגערס
,און האָבן ניט פֿאַר װעמען ברענגען זײער צער
,רעדן זײ מיט אױסגעברענטע ליפּן צו זיך אַלײן
צו זײ קומט די מוטער לאה
.האַלט בײדע אױגן מיט די בלײכע הענט פֿאַרשטעלט
froyen-lider VI
far kales oreme vos zaynen dinstmeydlekh geven,
tsapt di muter sore fun feser tunkele
un krign finklendikn vayn.
vemen s’iz a fuler krug bashert,
trogt di muter sore im mit beyde hent,
un vemen s’iz bashert a bekherl a kleyns
falt der muter sores trer in im arayn.
un far gasn-meydlekh
ven vayse khupe-shikhlekh kholemen zikh zey,
trogt di muter sore honik loytern,
af kleyne tetselekh,
tsu zeyer midn moyl.
far kales oreme, fun a meyukhesdikn shtam
vos shemen zikh dos oysgelatete vesh
brengen tsu der shviger farn oyg,
firt di muter rivke kemlen ongelodene
mit vaysn layvntlayn.
un ven di finsternish shpreyt oys zikh far di fis,
un s’knien ale kemlen tsu der erd tsu ru
mest di muter rivke layvnt eyl nokh eyl
fun di fingerlekh fun hant bizn goldenem braslet.
far di vos hobn mide oygn
fun nokhkukn nokh yedn shkheynesdikn kind,
un dare hent fun garn
nokh a kleynem kerperl a vaykhs
un nokh a vign fun a vig,
brengt di muter rokhl heylungsbleter
oysgefunene af vayte berg,
un treyst zey mit a shtiln vort,
s’kon yede sho got efenen dos tsugemakhte trakht.
tsu di vos veynen in di nekht af eynzame gelegers,
un hobn nit far vemen brengen zeyer tsar,
redn zey mit oysgebrente lipn tsu zikh aleyn,
tsu zey kumt di muter leye
halt beyde oygn mit di bleykhe hent farshtelt.
Поэтесса использует старую традицию для разговора о социальных проблемах и перечисляет самые уязвимые группы женщин.
Детские стихи
У Молодовской не было своих детей, но почти всю жизнь она посвятила педагогике и работе в школе. Помимо «взрослой» лирики, она писала детские стихи, которые пользовались огромной популярностью.
В 1930 году Молодовская выпускает сборник стихов для детей «Geyen shikhelekh avek. Mayselekh» («Башмачки уходят. Сказки»). Книга получила награды от идишского ПЕН-клуба и еврейской общины Варшавы. Поэтесса хорошо знала, как живут еврейские дети, благодаря своей работе в школах.
Вот под ней долина,
Вот сапожник на горе
С дратвой очень длинной.
Вот сапожник дратвой длинной
Помахал немножко,
Раз и два,
Да раз и два,
Вышли два сапожка.
Им сапожник говорит:
«Ну-ка за работу!»
Он сидит, глядит в окошко,
Как уходят два сапожка,
Как уходят оба сразу
Исполнять его приказы:
Скажет – так идут за хлебом,
Скажет – так идут за чаем,
Так и ходят взад-вперед,
Порученья исполняя.
Так шагали и шагали,
Только вдруг у двери встали.
Правый стукнул: ну-ка раз!
Левый стукнул: ну-ка два!
Приоткрылась дверь едва.
А за нею, бос и наг,
Маленький стоит бедняк.
Рядом с ним сапожки встали,
Никуда не пошагали.
Что ж сапожник? Так уж вот,
Ждет и ждет,
И ждет, и ждет…
Перевод Александры Глебовской
שיכעלעך
,אָט־אָ, אָט־אָ איז אַ באַרג
,אָט־אָ, אָט־אָ איז אַ טאָל
זיצט אַ שוסטער אױפֿן באַרג
.מיט אַ האַמער, מיט אַ נאָל
,שטעכט דער שוסטער מיטן נאָל
,מיטן האַמער שלאָגט ער גיך
,אײנס און צװײ
,און אײנס און צװײ
.װאַקסן אױס צװײ קלײנע שיך
:זאָגט דער שוסטער
!שיכלעך, גײט —
,גײען שיכעלעך אַװעק
,װוּ די װעלט האָט נאָר אַן עק
,גײען שיכעלעך אַרום
.װוּ דער שוסטער שיקט זײ אום
,גײען שיכעלעך נאָך ברױט
,גײען שיכעלעך נאָך זאַלץ
גײען שיכעלעך אַרום
.פֿאַרן שוסטער ברענגען אַלץ
,אײנמאָל נעמען שיכלעך גײן
.בײַ אַ טױער בלײַבן שטײן
,קלאַפּט דאָס רעכטע שיכל׃ אײנס
,קלאַפּט דאָס לינקע שיכל׃ צװײ
.עפֿנט זיך אַ טיר פֿאַר זײ
,זיצט אַ קינד דאָרטן אַלײן
.באָרװעס, נאַקעט, װינד און װײ
,דאָרטן בלײַבן שיכלעך שטײן
.װילן ערגעץ מער נישט גײן
און דער שוסטער אױפֿן באַרג
,װאַרט, און װאַרט
.און װאַרט, און װאַרט
shikhelekh
ot-o, ot-o iz a barg,
ot-o, ot-o iz a tol,
zitst a shuster oyfn barg
mit a hamer, mit a nol.
shtekht der shuster mitn nol,
mitn hamer shlogt er gikh,
eyns un tsvey,
un eyns un tsvey,
vaksn oys tsvey kleyne shikh.
zogt der shuster:
– shikhlekh, geyt!
geyen shikhelekh avek,
vu di velt hot nor an ek.
geyen shikhelekh arum,
vu der shuster shikt zey um.
geyen shikhelekh nokh broyt,
geyen shikhelekh nokh zalts,
geyen shikhelekh arum
farn shuster brengen alts.
eynmol nemen shikhlekh geyn,
bay a toyer blaybn shteyn.
klapt dos rekhte shikhl: eyns,
klapt dos linke shikhl: tsvey,
efnt zikh a tir far zey.
zitst a kind dortn aleyn,
borves, naket, vind un vey.
dortn blaybn shikhlekh shteyn,
viln ergets mer nisht geyn.
un der shuster oyfn barg
vart, un vart,
un vart, un vart.
Персонажи детской поэзии Молодовской — дети из бедных районов. Идеи социальной справедливости и сочувствия к бедным пронизывают стихи. Среди действующих лиц много активных персонажей-девочек, которые любят фантазировать и настойчиво идут к цели.
Стихи Молодовской для детей вошли в школьные хрестоматии на идише и иврите (в переводе) и считаются классикой еврейской детской литературы.
1930-е: переезд в Нью-Йорк
В 1933 году в Варшаве выходит сборник стихов «Dzhike gas» («Улица Джике»), описывающий жизнь еврейской бедноты на окраине города. В 1935-м — поэма «Freydke» («Фрейдка») — о еврейской рабочей.
Молодовская была широко известна в Польше не только как поэтесса, но и как эссеистка и активистка идишской культуры. Ее отъезд в Нью-Йорк по причине растущих антисемитских настроений был отмечен статьями многих критиков, сожалевших, что литература на идише в Польше потеряла свою «первую даму».
В 1935 в Нью-Йорке на вечер в честь прибытия Молодовской пришли более 700 человек, выступили ключевые фигуры идишской культуры.
Поэтесса сразу продолжила активную работу. В 1937 году вышел новый сборник «In land fun mayn gebeyn» («В стране моих костей»), в 1938-м — детская поэма «Afn barg» («На горе») и пьеса «Ale fentster tsu der zun» («Все окна на солнце»).
«Остался один царь Давид»: стихи о Холокосте
Молодовская продолжала писать стихи во время Холокоста, перенося в поэзию отчаяние от катастрофических событий. В 1946 году эти стихи вышли отдельным сборником “Der meylekh dovid iz aleyn geblibn” («Остался один царь Давид»).
Книгу открывает самое известное стихотворение Молодовской «Eyl khanun» («Милосердный Бог»), отчаянное требование к Богу снять с евреев бремя избранного народа.
Выбери другой народ,
Избери.
Мы устали от смерти и умирания,
У нас нет больше молитв.
Выбери другой народ,
Избери,
У нас нет больше крови,
Чтобы быть жертвой.
Пустыней стал наш дом,
Земли не хватает на наши могилы,
Нет плача больше для нас,
Нет жалобной песни
В старых книгах.
Милосердый бог,
Освяти другую землю,
Другую гору.
Мы все поля уже и каждый камень
Пеплом святым засыпали.
Стариками,
И молодыми,
И младенцами заплатили
За каждую букву твоих десяти заповедей.
Милосердый бог,
Подними свою огненную бровь
И увидь народы мира –
Дай им пророчества и дни трепета.
На каждом языке бормочут твое слово –
Научи их делам,
Путям испытаний.
Милосердый бог,
Дай нам простые одежды
Пастухов овец,
Кузнецов у молота,
Прачек, кожевников,
И даже более простые.
И еще одну милость окажи нам:
Милосердый бог,
Забери у нас божественное присутствие гения.
אל חנון
,אל חנון
,קלײב אױס אַן אַנדער פֿאָלק
.דערװײל
,מיר זײַנען מיד פֿון שטאַרבן און געשטאָרבן
,מיר האָבן ניט קײן תּפֿילות מער
,קלײב אױס אַן אַנדער פֿאָלק
,דערװײל
מיר האָבן ניט קײן בלוט מער
.אױף צו זײַן אַ קרבן
,אַ מדבר איז געװאָרן אונדזער שטוב
,די ערד איז קאַרג פֿאַר אונדז אױף קבֿרים
,נישטאָ קײן קינות מער פֿאַר אונדז
נישטאָ קײן קלאָג־ליד
.אין די אַלטע ספֿרים
,אל חנון
,הײליק אַן אַנדער לאַנד
.אַן אַנדער באַרג
מיר האָבן אַלע פֿעלדער שױן און יעדן שטײן
.מיט אַש, מיט הײליקן באַשאָטן
,מיט זקנים
,און מיט יונגע
און מיט עופֿהלעך באַצאָלט
.פֿאַר יעדן אות פֿון דײַנע צען געבאָטן
,אל חנון
,הײב אױף דײַן פֿײַערדיקע ברעם
–און זע די פֿעלקער פֿון דער װעלט
.גיב זײ די נבֿואות און די יום־נוראים
–אין יעדן לשון פּרעפּלט מען דײַן װאָרט
,לערן די מעשים זײ
.די װעגן פֿון נסיון
,אל חנון
,גיב פּראָסטע בגדים אונדז
,פֿון פּאַסטעכער פֿאַר שאָף
,פֿון שמידן בײַ דעם האַמער
,פֿון װעש־װאַשער, פֿון פֿעל־שינדער
.און נאָך מער געמײנעס
און נאָך אײן חסד טו צו אונדז׃
,אל חנון
.נעם צו פֿון אונדז די שכינה פֿון גאונותeyl khanun
eyl khanun,
kleyb oys an ander folk,
derveyl.
mir zaynen mid fun shtarbn un geshtorbn,
mir hobn nit keyn tfiles mer.
kleyb oys an ander folk,
derveyl,
mir hobn nit keyn blut mer
oyf tsu zayn a korbn.
a midber iz gevorn undzer shtub,
di erd iz karg far undz oyf kvorem,
nishto keyn kines mer far undz,
nishto keyn klog-lid
in di alte sforem.
eyl khanun,
heylik an ander land,
an ander barg.
mir hobn ale felder shoyn un yedn shteyn
mit ash, mit heylikn bashotn.
mit zkeynim,
un mit yunge,
un mit eyfelekh batsolt
far yedn os fun dayne tsen gebotn.
eyl khanun,
heyb uf dayn fayerdike brem,
un ze di felker fun der velt –
gib zey di nevues un di yom-neroim.
in yedn loshn preplt men dayn vort –
lern di maysem zey,
di vegn fun nisoyen.
eyl khanun,
gib proste bgodim undz,
fun pastekher far shof,
fun shmidn bay dem hamer,
fun vesh-vasher, fun fel-shinder,
un nokh mer gemeynes.
un nokh eyn khesed tu tsu undz:
eyl khanun,
nem tsu fun undz di shkhine fun geoynes.
Молодовская использует выражение «милосердный Бог» из «13 качеств милосердия» — части покаянной молитвы на Йом Кипур. Бог в стихотворении не проявляет милость, а предает свой народ. Священные тексты не дают утешения, десять заповедей разбиты на буквы и потеряли смысл.
Библейские образы появляются во многих стихах сборника. Молодовская говорит, что уничтожение европейского еврейства — это одновременно и уничтожение всей библейской истории.
Молодовская также пишет о гетто и о разрушении прошлого, своего дома. Часто появляются образы детей, смерть которых означает уничтожение и будущего.
Деятельность в 1940–1950-е
В 1942 году вышел роман Молодовской «Fun lublin biz Nyu-York: togbukh fun Rivke Zilberg» («Из Люблина в Нью-Йорк: дневник Ривки Зильберг»), в который она включила свои наблюдения за еврейской жизнью в Америке и личный опыт эмиграции.
В 1943 году Молодовская вместе с Башевисом Зингером основала литературный журнал «Svive» («Окружение») и редактировала его. Это уникальный случай в истории прессы на идише, в которой издателями и редакторами были почти всегда мужчины. Журнал был приостановлен годом позже из-за событий в Европе.
Поэтесса продолжала писать и детские стихи, в 1945-м вышел сборник «Yidishe kinder» («Еврейские дети»). Молодовская говорила, что детская поэзия для нее — источник надежды и радости в мире, где никакой надежды не осталось. В этом же году ее детские стихи вышли в переводе на иврит в Тель-Авиве.
В Израиль и обратно
Молодовская считала, что американское еврейское общество очень разобщено, стремительно теряет свою идентичность и слишком сильно фокусируется на обогащении. В 1948 году она с мужем уехала в Тель-Авив в надежде, что в Израиле найдет новый дом.
Там Молодовская редактировала журнал «Heym» («Дом»), который издавал совет рабочих женщин. Также она начала писать роман «Baym toyer: roman fun dem lebn in yisroel» («У ворот: роман о жизни в Израиле»), в котором выразила свои взгляды на жизнь в новом государстве (опубликован в 1967). Она пишет пьесы, стихи, поэзию для детей, эссе.
Но Израиль разочаровал поэтессу. Хотя Молодовская владела ивритом, идиш был главным языком ее работы и творчества. В Израиле она столкнулась с негативным отношением к идишу и дискриминацией идишских писателей. В 1952 году она возвращается в Америку.
«Свет от тернового куста»
Последний сборник поэзии Молодовская опубликовала в 1965 году. Эпиграф взят из Торы: «горит терновый куст, но не сгорает». Среди зрелых стихов поэтессы — как драматические монологи, так и медитативные тексты, вдохновленные природой. Сборник завершается сионистскими стихами об Израиле.
Книгу можно рассматривать как манифест личной религиозности Молодовской. Библейские мотивы и образы, Шабат, жанр молитвы объединяются с картинами природы и приносят надежду и умиротворение, как в этом стихотворении:
Шести дней недели
Я сражалась до вечера шабата.
В воскресенье они забрали мой сон.
В понедельник они рассыпали мою соль.
А на третий день, мой бог,
Они разбросали мой хлеб
И над моим лицом махали скипетрами.
Они схватили мою летящую голубку
И зарезали ее.
И так до утра пятницы.
И вот же вся моя неделя,
Когда умирает мой полет голубки.
Вечером я зажгла четыре свечи
И ко мне пришла царица-суббота.
Ее лицо осветилось
И весь мир стал шабатом.
Моя рассыпанная соль
Заблестела в солонке,
А моя голубка, моя летящая голубка
Захлопала крыльями
И очистила свое горлышко.
Царица-суббота благословила мои свечи.
Они осветились ясным пламенем.
Сияние покрыло дни недели
И сражение с шестью императорами.
Зелень гор —
Это зелень шабата.
Серебро реки —
Это серебро шабата.
Песня ветра —
Это пение шабата.
А песня моего сердца —
Это вечный шабат.
דאָס געזאַנג פֿון שבת
מיט די זעקס קיסרים
פֿון די זעקס טעג פֿון דער װאָך
.האָב איך זיך געקריגט ביז ערבֿ שבת
.זונטיק האָבן זײ צוגענומען מײַן שלאָף
.מאָנטיק האָבן זײ מײַן זאַלץ צעשאָטן
,און אױפֿן דריטן טאָג. מײַן גאָט
האָבן זײ פֿאַרשלײַדערט מײַן ברױט
.און איבער מײַן פּנים מיט ריטער געפֿאָכטן
זײ האָבן געכאַפּט מײַן פֿליִעדיקע טױב
.און האָבן זי געשאָכטן
.און אַזױ ביז פֿרײַטיק אין דער פֿרי
,און דאָס איז דאָך מײַן גאַנצע װאָך
.װען עס שטאַרבט מײַן טױבן־פֿלי
פֿאַרנאַכט האָב איך אָנגעצונדן פֿיר ליכט
.און צו מיר איז געקומען די מלכה שבת
עס האָט אַ לױכט געטאָן איר געזיכט
.און די גאַנצע װעלט איז געװאָרן שבת
מײַן צעשאָטענער זאַלץ
,האָט געפֿינקלט אין זעלצל
,און מײַן טױב, מײַן פֿליִענדיקע טױב
האָט געפּאַטשט מיט די פֿליגל
.און גערײניקט איר העלדזל
.די מלכה שבת האָט געבענטשט מײַנע ליכט
.זײ האָבן געלױכטן מיט אַ פֿלאַם אַ קלאָרן
די שײַן האָט פֿאַרדעקט די טעג פֿון דער װאָך
.און דעם קריג מיט די זעקס קיסרים
–די גרינקײט פֿון בערג
.איז די גרינקײט פֿון שבת
–דער זילבער פֿון טײַך
.איז דער זילבער פֿון שבת
–דאָס געזאַנג פֿון דעם װינט
.איז דאָס זינגען פֿון שבת
–און דאָס געזאַנג פֿון מײַן האַרץ
.איז דער אײביקער שבת
dos gezang fun shabes
mit di zeks keysorim
fun di zeks teg fun der vokh
hob ikh gekrigt biz erev shabes.
zuntik hobn zey tsugenumen mayn shlof.
montik hobn zey mayn zalts tseshotn.
un oyfn dritn tog, mayn got,
hobn zey farshlaydert mayn broyt
un iber mayn ponem mit riter gefokhtn.
zey hobn gekhapt mayn fliendike toyb
un hobn zi geshokhtn.
un azoy biz fraytik in der fri.
un dos iz dokh mayn gantse vokh,
ven es shtarbt mayn toybn-fli.
farnakht hob ikh ongetsundn fir likht
un tsu mir iz gekumen di malke shabes.
es hot a loykht geton ir gezikht
un di gantse velt iz gevorn shabes.
mayn tseshotener zalts
hot gefinklt in zeltsl,
un mayn toyb, mayn fliendike toyb,
hot gepatsht mit di fligl
un gereynikt ir heldzl.
di malke shabes hot gebentsht mayne likht.
zey hobn geloykhtn mit a flam a klorn.
di shayn hot fardekt di teg fun der vokh
un dem krig mit di zeks keysorim.
di grinkayt fun berg –
iz di grinkayt fun shabes.
der zilber fun taykh –
iz der zilber fun shabes.
dos gezang fun dem vint –
iz dos zingen fun shabes.
un dos gezang fun mayn harts –
iz der eybiker shabes.
Напряжение и постоянная борьба в течение недели, связанные здесь с агрессивными мужскими образами шести императоров, исчезают с Шабатом. Из замкнутого пространства комнаты взгляд переносится на природу, и стихотворение заканчивается «вечным Шабатом» — надеждой на избавление в грядущем мире. Летящая голубка — метафора поэтического вдохновения, которое иссякает от повседневных забот, но возрождается снова в мистическом переживании Шабата.
Последние годы жизни
Молодовская продолжала работать практически до своей смерти. В 1960 году она возобновила издание журнала «Svive» и выпускала его до 1974 года. На его страницах с 1965 по 1974 годы выходила ее автобиография «Fun mayn elter-zeydns yerushe» («Из наследства моего прадедушки»). В 1962 году Молодовская подготовила к изданию антологию идишской поэзии о Холокосте «Lider fun khurbn» («Стихи Катастрофы»).
В 1970-м в Нью-Йорке вышел сборник ее детских стихов прошлых лет.
В 1971 г. Молодовская получила израильскую премию им. Ицика Мангера за выдающиеся достижения в литературе на идише. В 1974 году, после смерти мужа, она переехала в дом престарелых в Филадельфии и годом позже умерла.
В чем уникальность Рохл Корн?
В 1977 году Корн выступила на презентации своего сборника в Монреале с речью, в которой размышляла о природе творчества и о том, как она стала «писательницей еврейского народа».
«Никто не вел меня под хупу на брак с еврейской литературой». Ее путь в поэзию был одиноким, Корн родилась и росла на ферме, в изоляции от еврейской культурной среды — это крайне необычная ситуация для литературной биографии. Однако, по словам поэтессы, ее предназначением было писать стихи.
В ней очень рано проявился яркий самобытный талант, и сегодня Рохл Корн занимает одно из главных мест в модернистской литературе на идише.
При жизни Корн была удостоена многочисленных наград и получила признание у читателей на идише. Сегодня ее поэзия актуальна благодаря темам эмиграции, бездомности, потери и поиска идентичности.
Детство и семья
Рохл Корн (урожденная Херинг) родилась 15 января 1898 года недалеко от деревни Подлиски в Восточной Галиции (в то время часть Австро-Венгерской империи). Ее семья владела большим участком земли. После смерти отца от туберкулеза в 1908 году мать (Хана Херинг) управляла фермой одна и воспитывала троих детей. Будущая поэтесса провела детство в относительной изоляции, обучалась дома с частным преподавателем. Корн читала на польском и немецком, литература на этих языках повлияла на ее творческое становление. Кроме того, она говорила на украинском и идише.
В своих воспоминаниях Корн говорит, что одиночество в детстве стимулировало воображение и помогло ей начать писать стихи. Наблюдение за природой вокруг сильно повлияло на нее, и природные образы и мотивы вошли в ее творчество.
С началом Первой мировой войны семья эвакуировалась в Вену. Корн вернулась в Польшу, в Пшемысль в 1918 году.
Первые стихи
Вначале Корн писала на польском, ее первые публикации появились в польской прессе в 1918 году. Она предпочитала эпический нарратив, и из-за «тяжелого» стиха без рифмы критики думали, что настоящий автор — мужчина.
Примерно в это же время поэтесса вышла замуж за Херша Корна. Он познакомил ее с литературой на идише, научил читать и писать на нем. Хотя польский был родным языком Корн, она перешла на идиш из-за подъема антисемитских настроений и антиеврейской агрессии со стороны поляков.
Первые стихи Корн как на польском, так и на идише не несут в себе ничего специфически еврейского. Она концентрируется на связи человека и земли, природы, не делая различия между евреями и их соседями. Хотя она быстро расширяет жанровый диапазон, и эпическая поэзия почти исчезает из ее зрелого творчества, Корн сохраняет длинные строки, сложную ритмику и синтаксис.
Первая книга — «Деревня»
В 1928 году, после многих публикаций в прессе и в антологиях поэзии на идише, Корн выпускает первый сборник «Dorf» («Деревня»). В книгу вошли стихи о жизни в деревне, детстве Корн, ее восприятии природы и людей вокруг.
Сборник открывается стихотворением «Kh’gedenk, vi haynt» («Я помню, как сегодня…»). Приемы и образы в этом тексте характерны для всего творчества Корн.
Стихотворение начинается с образа яблочного сада. Для Корн — это символ дома, укорененности, связи с землей. Поэтесса часто использует антропоморфные метафоры: здесь опадающие цветы сравниваются с «бледно-розовыми губами», целующими землю. Время действия — весна, период пробуждения природы. Радостное настроение первых строк, цветущие яблони и играющий между ними ребенок контрастируют с болезнью и приближающейся смертью отца.
Отец посылает за свидетелями: еврейским родственником и «седым гоем». Корн тем самым указывает на доверие между евреями и их соседями.
Только что цвели в саду яблони,
Бледно-розовые губами цветов
Поцеловали медово-тяжелый день
И упали маленькие листочки
Как снег душистый, весенний,
На усталый, холодный лоб моего отца.
А я тогда как раз бегала между деревьями,
Дикая и счастливая от весны и моих одиннадцати лет,
Мой отец отвернул свое лицо —
Только тогда я еще не понимала, что он плакал.
И когда его глаза наполнились вином цветущего дня,
А легкие опустели от выдохнутой крови,
Он отправил позвать двух свидетелей из деревни,
Его шурина и старого седого гоя,
Подготовил писать чернила, бумагу,
Закрылся с ними в отдельной комнате
И никого не впускал, даже маму —
Только я не знала,
Что его худая, молодая рука
Писала завещание.
כ'געדענק, װי הײַנט׃
,עס האָבן גראָד געבליט אין סאָד די עפּלבײמער
מיט ראָזאַ־בלאַסע ליפּעלאַך פֿון בליטן
געקושט דעם האָניגשװערן טאָג
און ס'זענען קלײנע בלעטעלאַך געפֿאַלן
װי שנײ צעשמעקטער, פֿרילינגדיקער
.אױף מײַן פֿאָטערס מידן, קאַלטן שטערן
און אַז כ'בין דעמאָלט גראָד געלאָפֿן צװישן בײמער
װילד און גליקלעך מיט דעם פֿרילינג און מיט מײַנע עלף יאָר
–האָט מײַן טאַטע אָפּגעװענדט דאָס פּנים אָן אַ זײַט
.נאָר כ'האָב נאָך דעמאָלט נישט פֿאַרשטאַנען, אַז ער האָט געװײנט
און אַז זײַנע אױגן זענען פֿול געװאָרן מיטן װײַן פֿון דעם צעבליטן טאָג
,און לײדיק פֿון דעם אױסגעקײַכטן בלוט די לונג
,האָט ער געלאָזט פֿון דאָרף צװײ עדות רופֿן
,זײַן שװאָגער און אַן אַלטן, גראָען גױ
,אָנגעגרײט צום שרײַבן טינט, פּאַפּיר
פֿאַרשלאָסן זיך מיט זײ אין אַ באַזונדער צימער
–און קײנעם נישט אַרײַנגעלאָזט, אַפֿילו נישט די מאַמען
,נאָר דעמאָלט האָב איך נישט געװוּסט
אַז ס'האָט זײַן שלאַנקע, יונגע האַנט
.געשריבן די צװאה
kh’gedenk, vi haynt:
es hobn grod geblit in sod di eplbeymer,
mit roza-blase lipelakh fun blitn
gekusht dem honigshvern tog
un s’zenen kleyne bletelakh gefaln
vi shney tseshmekter, frilingdiker
oyf mayn foters midn, kaltn shtern.
un az kh’bin demolt grod gelofn tsvishn beymer
vild un gliklekh mit dem friling un mit mayne elf yor
hot mayn tate opgevendt dos ponem on a zayt –
nor kh’hob nokh demolt nisht farshtanen, az er hot geveynt.
un az zayne oygn zenen ful gevorn mitn vayn fun dem tseblitn tog
un leydik fun dem oysgekaykhtn blut di lung,
hot er gelozt fun dorf tsvey eydes rufn,
zayn shvoger un an altn, groen goy,
ongegreyt tsum shraybn tint, papir,
farshlosn zikh mit zey in a bazunder tsimer
un keynem nisht arayngelozt, afile nisht di mamen –
nor demolt hob ikh nisht gevust,
az s’hot zayn shlanke, yunge hant
geshribn di tsavoe.
Женские образы в ранней лирике Корн
Стихи о женщинах занимают одно из главных мест в раннем творчестве Корн. В частности, она видит естественное развитие женской сексуальности в беременности и родах. Однако реальность такова, что женщины вынуждены отказываться от материнства, либо материнство превращается в испытание. В стихотворении «Shvester» («Сестра») проституированная женщина вынуждена делать аборт. В «Der elfter lefl» («Одиннадцатая ложка») муж в бедной семье обвиняет жену в рождении очередного ребенка.
Опыт материнства объединяет женщин, стирая религиозные различия. В стихотворении «Di alte Khanke» («Старая Ханка») нееврейка помогает роженицам в деревне. Когда она умирает, в церкви горят свечи по числу детей, которым она помогла родиться, и среди них три свечи, зажженные матерью поэтессы. В тексте смешиваются славянская и ивритская лексика, отражая на лексическом уровне тему единства.
Корн дружила с Кадей Молодовской и вела с ней творческий диалог. Стихотворение «Kheshvn» («Ноябрь») отсылает к первому сборнику Молодовской «Kheshvndike nekht».
Лежат скромные и усталые на осеннем солнце,
Как роженицы в первых родах,
Что улыбаются тихо из-под своей боли
И готовы уже снова стать мамами.
Слетелись вороны на праздник.
Гуляют вымеренными, танцующими шагами,
Ищут черными умными глазами вырытых червей
И трясут головой, как старые мамы,
Когда жуют куски пряника голубыми деснами:
«Ничего, это боль, как белая роса,
И скоро ты переживешь радость, скоро,
Еще до того, как ласточки острыми хвостами
Срежут первую шерсть с весеннего неба».
די פֿרישע, שװאַרצע סקיפּעס ערד
,ליגן הכנעהדיק און מיד אַנטקעגן אָסיענדיקער זון
,װי די געװינערינס אין זײער ערשטער קימפּעט
װאָס שמײכלען שטיל אַפֿער פֿון זײער װײטיק
.און זענען גרײט שױן נאָך אַמאָל צו װערן מאַמעס
.עס זענען זיך צונױפֿגעקומען װראָנעס צו דער שמחה
,שפּאַצירן מיט געצײלטע, טענצלדיקע שריט
זוכן מיט שװאַרצע, קלוגע אױגן אױסגעגראָבענע װערים
און שאָקלען מיט די קעפּ, װי אַלטע מאַמעס
בשעתן קײען שטיקלעך לעקעך מיט די בלאָע יאַסלעס׃
"נשקשה, ס'איז דער װײטיק, װי די װײסע ראָסע
און באַלד װעסטו דערלעבן נחת, באַלד
נאָך אײדער ס'װעלן שװאַלבן מיט די שאַרפּע עקן
."אָפּשערן די ערשטע װאָל פֿון פֿרילינגדיקן הימל
di frishe, shvartse skipes erd
lign hakhnoedik un mid antkegn osyendiker zun,
vi di gevinerins in zeyer ershter kimpet,
vos shmeykhlen shtil afer fun zeyer veytik
un zenen greyt shoyn nokh amol tsu vern mames.
es zenen zikh tsunoyfgekumen vrones tsu der simkhe.
shpatsirn mit getseylte, tentsldike shrit,
zukhn mit shvartse, kluge oygn oysgegrobene verim
un shoklen mit di kep, vi alte mames
beshasn keyen shtiklekh lekekh mit bloe yasles:
“nishkoshe, s’iz der veytik, vi di vayse rose
un bald vestu derlebn nakhes, bald
nokh eyder s’veln shvalbn mit di sharpe ekn
opshern di ershte vol fun frilingdikn himl”.
1930-е годы
В 1935 году Рохл Корн выпускает сборник рассказов «Erd» («Земля») и двумя годами позже — сборник стихов «Royter mon» («Красный мак»). В этих публикациях она продолжает темы, начатые в 1920-х: драматический конфликт между идеализированной жизнью в деревне и жизнью в городе, в которой разрушается естественная связь человека с природой, сложная природная образность, эмоциональная любовная лирика. Глубокое понимание деревенской жизни и явлений природы отличали Корн от других еврейских писателей и поэтов и принесли ей высокие оценки критиков.
Корн придерживалась левых политических взглядов, участвовала в демонстрациях. В поэзии это выразилось в интересе к социальной тематике и сочувствии уязвимым группам населения. В 1936 году она была ненадолго арестована.
Когда началась Вторая мировая война, Пшемысль стал советской территорией, и Корн с семьей получила советское гражданство. Еврейские писатели СССР пригласили ее приехать в Киев. После визита она глубоко разочаровалась в коммунизме.
Война, эвакуация, эмиграция
В июне 1941 года Корн оказалась во Львове, где она навещала дочь Ирену (род. 1922). Когда начались бомбардировки города, они выехали в Киев. Семья Корн осталась на польской стороне. С 1941 по 1943 гг. муж и все родственники погибли.
Корн с дочерью отправились в эвакуацию в Уфу и оттуда в Узбекистан. В 1942 году Корн отказалась работать в газете «Di frayhayt», так как не хотела сотрудничать с советской прессой. В 1943-м она поехала в Москву, где ей предоставили жилье и хорошее содержание, но неприязнь к советскому режиму сохранилась. Корн торопилась как можно быстрее покинуть СССР, и в 1945 году выехала в Лодзь.
В 1946-м Корн пригласили в Стокгольм, где она с дочерью и зятем оставалась до 1948 года. Писательница Эйда Мазе помогла им получить визу для переезда в Канаду, и Корн переехала в Монреаль, где оставалась до конца жизни.
«Дом и бездомность»
В 1948 году вышел сборник стихов «Heym un heymlozikayt» («Дом и бездомность»), в который вошла уже опубликованная ранняя лирика Корн о доме и деревне и стихи, написанные во время войны и после.
Сборник открывается эссе «Dos bukh iz gevidmet ale mayne toyte» («Эта книга посвящена всем моим мертвым»). В нем Корн пишет о смерти матери и мужа и задается вопросом, почему осталась жива. Ответ: для того, чтобы сохранить память об убитых, их имена. Эта тема — сохранение памяти — станет одним из лейтмотивов ее позднего творчества.
Другая тема эссе и всего сборника — размышления о потерянном доме. Разрыв с родной землей Корн переживала тяжело и не преодолела травмы бездомности и эмиграции до конца жизни. Яблочный сад из ранней лирики становится образом утраченного прошлого.
Бездомные больше не плачут —
Только когда встретятся во сне стены с крышей,
Приходит в гости и слеза.
Чтобы уметь найти путь к богу,
Нужно чтобы было куда идти –
А кто же может молитву бездомного хода
Объять и понять?
И бездомное слово ищет край губы
Из-под самой глубокой тайны —
Когда оно поднимается в стих, в тишайшей минуте,
Оно еще более одиноко, чем бог.
Я иду за каждым словом, за каждым бездомным,
Так же бездомно и тихо, как он –
И нас в пути сопровождает ночь без снов
И последняя слеза моей мамы.
,מען זאָל קענען װײנען, מוז מען האָבן אַ שטוב
–הײמלאָזע װײנען נישט מער
,נאָר, װען ס'טרעפֿן זיך װענט מיט אַ דאַך אינעם חלום
.קומט אױך צו גאַסט די טרער
,מען זאָל קענען געפֿינען דעם װעג צו גאָט
– מוז מען האָבן װ אַ נ ע ן צו גײן
און װער קען דען די תּפֿילה פֿון אַ הײמלאָזן גאַנג
?באַנעמען און פֿאַרשטײן
און דאָס הײמלאָזע װאָרט זוכט דעם ברעג פֿון אַ ליפּ
–אַפֿיר פֿון טיפֿסטן סוד
װען ס'גײט אױף אין אַ ליד, אין דער שטילסטער מינוט
.איז עס אײנזאַמער נאָך פֿון גאָט
גײ איך נאָך יעדן װאָרט, יעדן הײמלאָזן מענטש
–אַזױ הײמלאָז און שטיל, װי ער
און ס'באַגלײט אונדז אין װעג די טרױמלאָזע נאַכט
.און מײַן מאַמעס לעצטע טרעט
men zol kenen veynen, muz men hobn a shtub,
heymloze veynen nisht mer –
nor, ven s’trefn zikh vent mit a dakh inem kholem,
kumt oykh tsu gast di trer.
men zol kenen gefinen dem veg tsu got,
muz men hobn v a n e n tsu geyn –
un ver ken den di tfile fun a heymlozn gang
banemen un farshteyn?
un dos heymloze vort zukht dem breg fun a lip
afir fun tifstn sod –
ven s’geyt uf in a lid, in der shtilster minut
iz es eynzamer nokh fun got.
gey ikh nokh yedn vort, yedn heymlozn mentsh
azoy heymloz un shtil, vi er –
un s’bagleyt undz in veg di troymloze nakht
un mayn mames letste trer.
Десятилетия после войны. «На той стороне стиха»
В 1950-е Корн не публиковала новых книг кроме одного сборника рассказов. В ее позднем творчестве произошел заметный сдвиг в сторону символизма и заинтересованности словом, которое приобретает мистическое значение. Слова и тексты заменяют поэтессе потерянный дом. В 1962 году выходит ее сборник «Oyf yener zayt lid» («На той стороне стиха»), посвященный матери поэтессы. Его открывает одноименное стихотворение. Стих для Корн — это способ преодолеть время и реальность, путь в сказочный мир, где смешиваются воспоминания и воображаемые события.
А в саду — дом с соломенной крышей.
Три сосны стоят и отмалчиваются,
Три стража на вечном посту…
На той стороне стиха есть птица,
Коричнево-желтая птичка с красной грудью,
Она прилетает туда каждую зиму снова
И висит, как бутон, на голом кусте.
На той стороне стиха есть тропинка,
Такая узкая и острая, как тончайший разрез,
И кто-то, кто заблудился во времени,
Ходит там тихими и босыми шагами.
На той стороне стиха могут случиться чудеса,
Еще сегодня, в день облачный и серый,
Когда он вдувает в оконное стекло
Горячечную тоску раненого часа.
На той стороне стиха может выйти моя мама,
И встать на пороге, задумавшись на минуту,
И позвать меня домой, как когда-то, как когда-то:
Довольно уже играть. Ты не видишь? Ночь.
,פֿון יענער זײַט ליד איז אַ סאָד פֿאַראַן
.און אין סאָד אַ הויז מיט אַ שטרויענעם דאַך
,עס שטייען דרײַ סאָסנעס און שווײַגן זיך אויס
…דרײַ שומרים אויף שטענדיקער וואַך
,פֿון יענער זײַט ליד איז אַ פֿויגל פֿאַראַן
,אַ פֿויגל ברוין־געל מיט אַ רויטלעכן ברוסט
ער קומט דאָרט צו־פֿליען יעדן ווינטער אויפֿסנײַ
.און הענגט ווי אַ קנאָספּ אויף דעם נאַקעטן קוסט
,פֿון יענער זײַט ליד איז אַ סטעזשקע פֿאַראַן
,אַזוי שמאָל און שאַרף, ווי דער דין־דינסטער שניט
,און עמעץ, וואָס האָט זיך פֿאַרבלאָנזשעט אין צײַט
.גייט דאָרט אום מיט שטילע און באָרוועסע טריט
,פֿון יענער זײַט ליד קענען וווּנדער געשען
,נאָך הײַנט, אין אַ טאָג, וואָס איז כמאַרנע און גראָ
,ווען ער דוֹפֿקט אַרײַן אין דעם גלאָז פֿון דער שויב
.די צעפֿיבערטע בענקשאַפֿט פֿון אַ וווּנדיקער שעה
,פֿון יענער זײַט ליד קען מײַן מאַמע אַרויס
און שטיין אויף דער שוועל אַ ווײַלע פֿאַרטראכט
און מיך רופֿן אַהיים, ווי אַמאָל, ווי אַמאָל׃
.גענוג זיך געשפּילט שוין. דו זעסט נישט? ס’איז נאַכט
fun yener zayt lid iz a sod faran,
un in sod a hoyz mit a shtroyenem dakh.
es shteyen dray sosnes un shvaygn zikh oys,
dray shomrem oyf shtendiker vakh…
fun yener zayt lid iz a foygl faran,
a foygl broyn-gel mit roytlekhn brust,
er kumt dort tsu-flien yedn vinter oyfsnay
un hengt vi knosp oyf dem naketn kust.
fun yener zayt lid iz a stezhke faran,
azoy shmol un sharf, vi der din-dinster shnit,
un emets, vos hot zikh farblondzhet in tsayt,
geyt dort um mit shtile un borvese trit.
fun yener zayt lid kenen vunder geshen,
nokh haynt, in a tog, vos iz khmarne un gro,
ven er dufkt arayn in dem gloz fun der shoyb,
di tsefiberte benkshaft fun a vundiker sho.
fun yener zayt lid ken mayn mame aroys,
un shteyn oyf der shvel a vayle fartrakht
un mikh rufn aheym, vi amol, vi amol:
genug zikh geshpilt shoyn. du zest nisht? s’iz nakht.
Главные темы сборника: прошлое (особенно образ матери) и попытки его вернуть, творческий процесс, болезнь и умирание. Здоровье поэтессы ухудшилось, она страдала от коронарной недостаточности. Опыт долгого пребывания в больнице стал материалом для нескольких стихов.
Корн пишет длинные, многостраничные стихи, смешивая свой ранний эпический стиль с медитативной лиричностью.
Последние годы жизни
Несмотря на болезнь, последние пятнадцать лет Корн продолжала активно работать, выпустила три книги. В 1974 году она получила награду им. Ицика Мангера, самую престижную премию в литературе на идише на тот момент.
В последнем сборнике «Farbitene vor» («Измененная реальность», 1977) Корн переходит к еще более символистскому методу. Одноименный цикл, открывающий книгу, — размышления о новом мире и поиске пути «на другую сторону» времени.
Пространства,
Времени,
Как будто все было
Заранее подготовлено
К изменившейся реальности,
В отчужденном мире,
Который меня между вчера и сегодня
Поставил, как мехицу*.
И люди, и вещи,
Которые больше никому не нужны,
Стоят пристыженные,
Лишние
Рядом со мной
И ждут,
Что мое слово их проведет
К границе
Другой стороны времени.
*мехица – деление, ограда, граница; барьер в синагоге между мужской и женской частью.
עס בײַט זיך דער אױסמעסט
,פֿון שטח
,פֿון צײַט
װי אַלץ װאָלט געװען
פֿון פֿאָרױס פֿאָרגעברײט
,פֿאַר דער פֿאַרביטענער װאָר
,אין אַן אָפּגעפֿרעמדטער װעלט
װאָס האָט מיך צװישן נעכטן און הײַנט
.װי אַ מחיצה געשטעלט
,און מענטשן און זאַכן
,װאָס קײנער דאַרף נישט מער
,שטײען פֿאַרשעמטע
איבעריקע
בײַ מײַן זײַט
און װאַרטן
ס'זאָל זײ געבן מײַן װאָרט דאָס געלײט
צו דער גרענעץ
.פֿון יענער זײַט צײַט
es bayt zikh der oysmest
fun shetakh,
fun tsayt,
vi alts volt geven
fun foroys forgebreyt
far der farbitener vor,
in an opgefremdter velt,
vos hot mikh tsvishn nekhtn un haynt
vi a mekhitse geshtelt.
un mentshn un zakhn,
vos keyner darf nisht mer,
shteyen farshemte,
iberike
bay mayn zayt
un vartn
s’zol zey gebn mayn vort dos geleyt
tsu der grenets
fun yener zayt tsayt.
Корн продолжает использовать приемы, характерные и для ранней лирики, например, антропоморфные метафоры. Часто возникает тема границы, с которой поэтесса сравнивает саму себя. В этом ее ощущение бесприютности: она не принадлежит ни старому, ни новому миру. Продолжается тема больниц как пограничного пространства между жизнью и смертью. Природа, которая присутствовала в лирике Корн всегда, представлена образами первобытного мира, библейскими пейзажами.
Сборник завершает творчество Корн, последние стихи посвящены предчувствию смерти и готовности совершить последний переход.
Поэтесса скончалась в 1982 году в Монреале.
Наследие Фогель сегодня
В последние годы Дебора (Двойре) Фогель из малоизвестной поэтессы, слишком интеллектуальной и непонятной как для читателей, так и для критиков своего времени, превратилась в одну из самых изучаемых и публикуемых фигур литературы на идише.
Увлечение творчеством Фогель началось в Польше и Украине: поэтесса принадлежит литературному ландшафту этих стран, она прожила большую часть жизни во Львове, ее первым языком был польский. В 2016 году вышло собрание работ Фогель в переводе на немецкий, а в 2020 — на английском. В 2021 году онлайн-журнал In geveb сделал специальный выпуск, посвященный Фогель. Во время работы над этой статьей вышли сборники переводов ее стихов на испанский и португальский. Фогель присутствует и в визуальном искусстве. В 2021 году строки ее стихов оказались на стенах берлинских домов в рамках проекта художницы Эллы Понизовски-Бергельсон.
Чем привлекает Фогель современных читателей и исследователей? За ответом обратимся к ее жизни и текстам.
Ранние годы
Дебора Фогель родилась в 1900 году в Бурштыне, городе в Галиции, недалеко от Львова. История ее семьи сочетает традиционную еврейскую религиозность, европейскость и светскую образованность, а также сионизм. Ее прадед был каббалистом и книгопечатником, дядя по матери, Мордехай (Маркус) Эренпрайс, сионистский активист и ивритский писатель, с 1914 года был главным раввином Стокгольма. Родители Фогель работали учителями и придерживались идеологии еврейского просвещения. Они не говорили дома на идише (хотя вышеупомянутый дядя в юности писал на нем), и Фогель не была знакома с литературой на этом языке. Это роднит ее с другой поэтессой из Галиции — Рохл Корн.
Фогель росла в атмосфере, где высоко ценились эрудированность и интеллектуальность. Она училась в еврейской гимназии во Львове, и уже в подростковом возрасте увлеклась идеями сионизма. Во время Первой мировой войны семья эвакуировалась в Вену, где Фогель посещала немецкую школу.
Университеты
С 1918 по 1926 Фогель училась и занималась академическими исследованиями сначала во Львовском университете имени Яна Казимира (сегодня — имени Ивана Франко), затем в Ягеллонском университете в Кракове. Сфера ее научных интересов: немецкая и польская философия, педагогика, теория искусства и психология. В 1926 году она получила докторскую степень и вернулась во Львов.
Во время учебы она активно проявляет себя в интеллектуальных кругах Львова, участвует в студенческих объединениях. В 1919 она познакомилась с Рохл Ойербах (1903–1976), которая также изучала философию во Львовском университете, и это стало началом долгой дружбы. Несмотря на то что Ойербах была сионистской, она активно выступала за то, чтобы еврейские интеллектуалы Галиции писали на идише, потому что считала идиш атрибутом еврейской культурной независимости, — в противовес польскому, который был для нее символом ассимиляции.
Идиш в Галиции в начале ХХ века
Галицию называют периферией идишланда. Львов не относился к крупным центрам литературы на идише, хотя евреи составляли треть населения города перед Второй мировой войной. Еврейскими языками Галиции были польский и немецкий, и даже разговорный идиш здесь был более «немецким», чем в других регионах. Популярность сионизма также повлияла на вытеснение идиша из культурной среды.
Тем не менее литература на идише во Львове не исчезала полностью. Шмуэль Яков Имбер (1889–1942), поэт и публицист, считается родоначальником и популяризатором современной поэзии на идише в Галиции. В 1904–1909 годах вокруг него собрался круг последователей, писавших на идише, среди которых был, например, Довид Кенигсберг (1889–1942), переводчик Мицкевича и Гомера на идиш. В Галиции родился один из главных еврейских литераторов ХХ века Мелех Равич (1893–1976), впрочем, он уехал в Варшаву в 1921 году.
Однако именно Рохл Ойербах и Дебора Фогель оказали ключевое влияние на развитие идиша во Львове.
Журнал “Tsushtayer”
В 1929 году во Львове возникает журнал, а вскоре и одноименное издательство, “Tsushtayer” («Вклад»). Его редакция расположилась в доме родителей Ойербах на окраине Львова. Сама Ойербах редактировала журнал, а Фогель занималась сбором средств на публикацию выпусков. Издание давало платформу в первую очередь авторам из Галиции, в том числе тем, кто эмигрировали в Европу и Америку. Хотя журнал просуществовал очень недолго (с 1929 по 1931 год вышли три номера), он оказал огромное влияние на развитие литературы на идише в этом регионе и был известен далеко за его пределами.
“Tsushtayer” преследовал цель распространить и укрепить позиции идиша среди еврейских интеллектуалов. Кроме того, у журнала была четко выраженная феминистская повестка. Рохл Ойербах опубликовала в нем серию очерков о женщинах в литературе и искусстве, поднимая темы гендерного неравенства и мизогинии критиков.
Дебют на идише. “Tog-figurn”
Именно журнал “Tsushtayer”, активно поддерживающий женское творчество, опубликовал первые литературные опыты Деборы Фогель. Это были эссе об искусстве и литературе, например, «Тема и форма в искусстве Шагала», а также стихи. Фогель начала писать стихи на немецком в 1920-е и, вероятно, первые тексты на идише были ее автопереводами.
В 1930 году вышел сборник “Tog-figurn” («Фигуры дня»). Стихи, написанные между 1924 и 1929 годами, — кубистско-конструктивистские эксперименты в литературе. Геометрические формы, линии, цвета, повторы и поиск неожиданных метафор отличают стиль Фогель этого периода. Она создает новую лирику, «лирику холодной статичности и геометрической орнаментальности с ее монотонностью и повторяющимся ритмом. Такая лирика может заменить динамизм, или мелодичность, которую раньше считали главным принципом в поэзии», пишет Фогель в предисловии к сборнику.
Поэтесса исследует темы скуки, банальности и попытки осмысления ключевых явлений жизни через упрощение и разбивание их на отдельные элементы.
Бруно Шульц
В том же 1930 году в студии польского художника Станислава Виткевича Фогель знакомится с художником Бруно Шульцем. Между Фогель и Шульцем завязывается переписка (на польском языке), благодаря которой Шульц раскрывается как писатель. Из писем к Фогель родился сборник рассказов «Коричные лавки» (1934). Роль Фогель в жизни Шульца часто обесценивалась исследователями, ее даже упрекали во вторичности, когда она опубликовала свою книгу прозы «Акации цветут» в 1936 году. Между тем именно Фогель вдохновила Шульца опубликовать свои рассказы, она была его наставницей и чутким критиком.
Переписка Фогель и Шульца почти полностью утеряна. Известно, что Шульц хотел жениться на Фогель, но его бедность, слабое здоровье, сомнительная репутация автора порнографических рисунков делали его непривлекательной партией. Мать Фогель была категорически против их романтических отношений. В 1931 году писательница вышла замуж за инженера Шолема Баренблюта, но переписка и встречи с Шульцем не прекратились.
Началось это все с сердца.
Как обычно: с сердца разбитого
Как начинается каждое несчастье:
Ни с ним не могла жить, ни без него.
Его душа была, как цвет,
Она была только для нее на свете.
Сказал он, кроме тебя, у меня ничего нет
Ничего не имел он на свете…
Ни с ним не могла жить, ни без него…
О счастье… о счастье… о счастье…
Должна была она его покинуть,
А была его сокровощием и его счастьем.
Тогда со всех городских улиц все
Незнакомые мужчины пришли и тащили
Ее губы, руки ее и груди:
О счастье… о счастье… о счастье…
Так тяжело подойти к другому.
Может, наконец… Еще один раз… Еще одна попытка…
О счастье… о счастье… о счастье…
Незнакомый мужчина нежно трогает два яблока груди.
.אנגעהױבן הָאט זיך דָאס מיט א הַארץ
װי געװײנלעך׃ מיט א הַארץ א צעברָאכנס
װי עס הױבט זיך אן א יעדער אומגליק׃
.נישט מיט אים געקָאנט לעבן, נישט אן אים
,זַײן נשמה איז געװען װי א קָאליר
.געװען נָאר פַאר איר אין דער װעלט
געזָאגט הָאט ער אחוץ דיר הָאב איך גָארנישט
...גָארנישט נישט געהַאט אין דער װעלט
...נישט געקָאנט מיט אים לעבן נישט אן אים
...ָא דָאס גליק... א דָאס גליק... א דָאס גליק
געמוזט הָאט זי ֿפון אים ַאװעקגײן
.און געװען זַײן שַאץ און זַײן גליק
דעמָאלט זענען פון שטָאט־גַאסן אלע
ֿפרעמדע מענער געקומען און געשלעּפט
אירע ליּפן הענט אירע און ברוסטן׃
...ָא דָאס גליק... א דָאס גליק... א דָאס גליק
.ַאזױ שװער איז דער גַאנג צון א צװײטן
...אֿפשר פָארט... נָאך אײנמָאל... נָאך אײן פרּוװ
...ָא דָאס גליק... א דָאס גליק... א דָאס גליק
.ֿפרעמדער מַאן בַארירט צַארט צװײ ברוסט־עּפל
ongehoybn hot zikh dos mit a harts.
vi geveynlekh: mit a harts a tsebrokhns
vi es hoybt zikh on a yeder umglik:
nisht mit im gekont lebn, nisht on im.
zayn neshome iz geven vi a kolir,
geven nor far ir in der velt.
gezogt hot er akhuts dir hob ikh gornisht
gornisht nisht gehat in der velt…
nisht gekont mit im lebn nisht on im…
o dos glik… o dos glik… o dos glik…
gemuzt hot zi fun im avekgeyn
un geven zayn shats un zayn glik.
demolt zenen fun shtot-gasn ale
fremde mener gekumen un geshlept
ire lipn hent ire un brustn:
o dos glik… o dos glik… o dos glik…
azoy shver iz der gang tsun a tsveytn.
efshar fort… nokh eynmol… nokh eyn pruv…
o dos glik… o dos glik… o dos glik…
fremder man barirt tsart tsvey brust-epl.
Второй сборник “Manekinen”
Ключевые темы и особенности стиля Фогель получили развитие в сборнике «Манекены», вышедшем в 1934 году. В послесловии к сборнику поэтесса написала:
«Печали — декоративный элемент жизни. Вся жизнь может стать декорацией. Это происходит тогда, когда героическая, сырая схема, к которой сводится полнота жизни, разоблачает над-схему монотонности».
Исследование монотонности, поверхности, повторяющихся объектов и явлений занимало Фогель больше всего. Ее занимает тема скуки и механичности, реабилитация банальности и фантастичность простоты. Стихи Фогель в этом сборнике полны, казалось бы, неинтересными бытовыми элементами: рекламные вывески, обыденные предметы, «скучные» пейзажи и «пошлые» темы (например, история несчастной любви). Переосмысляя выцветшие символы и истощенные от слишком частого употребления слова, Фогель пытается ухватить красоту и трагичность жизни в целом.
Стихи в сборнике полны контрастов. Цветное и черно-белое, неподвижное и динамичное, механическое и живое создают напряжение и ощущение постоянного поиска.
Три куклы круглые из розового фарфора
Улыбаются, под витриной потерянные,
Как улыбнулась бы печальная жестянка, как бумага.
Поднимают одну розовую руку,
Поднимают вторую розовую руку,
Поднимают первую руку…
Представляют голубые шуршащие платья:
В этом году голубой цвет в моде...
Мир – карусель из фарфора
С льняными голубыми небесами
И с небесами из эластичной золотой жести,
Где приклеены черные господа жесткие
И эластичные дамы голубые.
Им больше нечего делать,
Только улыбаться лакированными голубыми глазами
И очерченными карминными губами.
Первая улица, вторая улица, третья…
Каждые две минуты поворот, и опять…
Пока второе бумажное солнце
Не взойдет на льняных небесах.
И ничего больше нельзя сделать,
Только улыбаться глупо всему…
דרײ לַאלקעס קײלעכדיקע פון רָאזע פָארצעלײ
שמײכלען אונטער גלָאז־שױבן פַארלױרן
װי טרױעריק בלעך װָאלט געשמײכלט, װי פאּפיר
הױבן אױף אײן רָאזן ארעם
הױבן אױף דעם צװײטן רָאזן ארעם
...הױבן אױף דעם ערשטן ארעם
ּפרעזענטירן בלָאע רױשנדיקע קלײדער׃
...הײ יָאר איז דער בלָא-קָאליר אין מָאדע
די װעלט איז א קַארוסעל פון פָארצעלײ
מיט לײװנטענע הימלען בלָאע
און מיט הימלען פון עלַאסטישן גָאלד-בלעך
װּו צוגעקלעבטע שװַארצע הערן שטײֿפע
און עלַאסטישע דַאמען בלָאע
הָאבן מער גָארנישט װָאס צו טון
נָאר שמײכלען מיט בלָאע לַאקיר-אױגן
.און געצירקלטע קַארמין-ליּפן
...ערשטע גַאס צװײטע גַאס א דריטע
...ַאלע צװײ מינוט א דרײ און װידער
ביז א צװײטע פאּפירענע זון
.גײט אױף אױף הימלען פון לײװנט
און גָארנישט מער קָאן מען טון
..װי שמײכלען נַאריש צו אלצדינג
drey lalkes keylekhdike fun roze portseley
shmeykhlen unter gloz-shoybn farloyrn
vi troyerik blekh volt geshmeykhlt, vi papir
hoybn oyf eyn rozn orem
hoybn oyf dem tsveytn rozn orem
hoybn oyf dem ershtn orem...
prezentirn bloe royshndike kleyder:
hey yor iz der blo-kolir in mode…
di velt iz a karusel fun portseley
mit leyvntene himlen bloe
un mit himlen fun elastishn gold-blekh
vu tsugeklebte shvartse hern shteyfe
un elastishe damen bloe
hobn mer gornisht vos tsu tun
nor shmeykhlen mit bloe lakir-oygn
un getsirklte karmin-lipn.
ershte gas tsveyte gas a drite...
ale tsvey minut a drey un vider...
biz a tsveyte papirene zun
geyt oyf oyf himlen fun leyvnt.
un gornisht mer kon men tun
vi shmeykhlen narish tsu altsding..
Жанр монтажа в литературе: “Akatsyes blien”
Середина 1930-х — самое интенсивное время в творчестве Фогель. Буквально сразу за сборником «Манекены», она издает книгу прозы «Акации цветут». Тексты в книге написаны с 1931 по 1933 год.
Подзаголовок книги: «монтажи». Что означает это слово для литературного произведения? Фогель продолжает применять методы конструктивизма и кубизма в своей работе. Монтаж предполагает склейку разных частей в одно целое, и Фогель использует его на разных уровнях. Например, она соединяет образы и слова из разных семантических полей. Например, пространство может стать медленным, пейзаж — круглым, а время — это сырье, похожее на глину. Абстрактные понятия сравниваются с динамическими образами: «пространства скучные, как люди с потерянной жизнью; пространства тяжелые, как жизнь без судьбы».
Книга разделена на короткие главы, похожие на фотографии. Строительство вокзала, инженерные конструкции, марширующие солдаты, картины весенней природы, зарисовки из быта сменяют друг друга. Фогель уравнивает глобальные исторические явления и банальные сценки, создавая захватывающую панораму жизни.
Годом позже Фогель издает польскую версию этой книги, текст которой значительно отличается от версии на идише.
Эссеистика и переписка
Помимо стихов и прозы, творческое наследие Деборы Фогель включает эссе и корреспонденцию с деятелями еврейской и польской культуры. Спектр тем эссе, которые Фогель публиковала на польском и идише, очень широк и представляет огромный интерес для современных читателей. Она писала о социальных вопросах, например, экзотизации евреев, о теории литературы, об изобразительном искусстве. Педагогический опыт Фогель нашел отражение в эссе о детской литературе, а глубокое знание философии и теории искусства — в эссе о современных художниках.
Некоторые эссе Фогель дают теоретическое объяснение методов и приемов ее творчества. Например, «Статика, динамика и актуальность в искусстве» (1936) и «Монтаж как литературный жанр» (1937).
Наконец, в переписке с известными еврейскими литераторами 1930-х годов сохранились дискуссии о литературе и искусстве, дополняющие картину жизни и творчества Фогель. Среди ее регулярных адресатов: поэты Арон Гланц-Лейелес и Мелех Равич, журналист и литературный критик Мойше Старкман, главный раввин Стокгольма Маркус Эренпрайс.
Последние годы жизни и смерть
1930-е годы стали самым продуктивным периодом в жизни Фогель. Помимо упомянутых выше публикаций, она активно занимается переводами с идиша на польский. Таким образом, она знакомит польских читателей с модернистской еврейской поэзией: со стихами Кади Молодовской, Анны Марголин, Янкева Глатштейна, Арона Гланц-Лейелеса и других. Фогель выступает с лекциями о литературе на идише перед польскоязычной аудиторией и пишет заметки о современной еврейской культуре для польской прессы.
Карьера Фогель заканчивается с началом Второй мировой войны. Пока это оставалось возможным, она и ее семья помогали еврейским писателям и художникам, бежавшим из Германии и Польши на восток. Львов стал для многих промежуточным пунктом, например, для поэтессы Рохл Корн.
В июне 1941 года немецкие войска заняли Львов, вслед за этим евреев принудили переселиться в гетто. Там Фогель, ее муж и маленький сын провели последний год жизни. Они все были убиты в августе 1942 года.
Актуальность Фогель
Мы начали с вопроса, почему Фогель, чьи тексты не получили широкого признания в 1930-е, стала одной из самых известных идишских поэтесс в последние годы.
Ее эстетика, несомненно, опередила свое время. Использование элементов поп-культуры, смешение философской лирики и шунда (тематики бульварных романов), применение методов визуального искусства в литературе — все это знакомо и понятно читателям, выросшим на постмодернизме.
Исторический контекст, повлиявший на мировосприятие Фогель, тоже актуален сегодня: ожидание и переживание войны, идеология потребительства, агрессия рекламы и пропаганды, проникающие во все сферы жизни и искусства.
Наконец, Фогель представляет собой уникальный пример женской судьбы в литературе. Несмотря на дискриминацию, антисемитизм, мизогинию, непростые материальные условия она следовала своим интеллектуальным интересам, защитила докторскую, издавала журнал на идише и писала стихи и прозу, приводившие в недоумение известных критиков. Негативные отзывы не останавливали ее. Как она писала в эссе «Смелость одиночества», художник должен быть готов остаться один, именно в этом ключевое условие для творчества.