О роли многочисленных метафор Всевышнего в понимании божественной сущности.
Недельная глава Гаазину — история об отношениях, в которых все пошло наперекосяк. Согласно песне, составляющей большую часть главы и известной как «Песнь Моше», Бог заключил завет с народом Израиля, и любовно заботился и защищал своего избранника. Однако народ отвернулся от Бога, и стал поклоняться другим божествам. Оскорбленный этим предательством, Всевышний собрался было уничтожить Израиль, но подумал, что другие народы припишут гибель Израиля себе, и не увидят в этом божественного возмездия. Поэтому в итоге Он решает отомстить врагам Израиля:
Вот, Я подъемлю к небесам руку Мою и говорю: жив Я вовек! Когда заострю сверкающий меч Мой и возьмется за суд рука Моя, то мщение совершу над врагами Моими и ненавидящим Меня Я воздам. Упою стрелы Мои кровью, и меч Мой насытится плотью, кровью убитых и пленных, головами начальников врага. Прославьте, народы, народ Его! ибо за кровь рабов Своих Он отомстит и мщение воздаст врагам их, и очистит землю Свою и народ Свой!
Одной из характерных особенностей этой поэмы служат многочисленные метафоры, которыми автор пользуется, говоря о Боге. На протяжение каких-то 14 стихов Бог назван скалой, отцом, орлом и матерью; кроме того, упоминается Его зеница.
Анализ этих метафор поможет нам лучше понять, как автор поэмы представлял себе Бога и его отношения с Израилем, а так же — как в принципе метафора «работает» в Библии.
После нескольких вводных фраз (1:3) песнь вспоминает начало отношений между Богом и Израилем (4-14). При этом автор указывает на явный контраст между Всевышним и его народом:
Ибо все пути Его праведны — из-за порочности их.
Совершенно деяние Его — род строптивый и развращенный.
Не Он ли отец твой — они не дети Его.
Среди прочего, поэт прибегает к ключевой метафоре: «Он скала». Слово «скала» повторяется в песне 8 раз: пять раз применительно к Богу Израиля (4, 15, 18, 30, 31), дважды — иронически в отношении других божеств (31, 37), и один раз — когда поэт говорит, что Бог питал Израиль «елеем из скалы» (13). Однако значение этой метафоры каждый раз разное, в зависимости от контекста.
В эссе, написанном в 1954-55, философ Макс Блэк, в своем исследовании метафор, предложил концепцию ассоциативной банальности (associated commonplace). Этот термин относится к общей характеристике, присущей обоим компонентам метафоры. Если представить метафору в виде диаграммы Венна, в котором две пересекающиеся окружности символизируют две части метафоры, ассоциативные банальности это элементы, которые окажутся внутри обеих окружностей.
Что общего между Богом и утесом в недельной главе Гаазину? «Скала» появляется в тексте в связи с утверждением, что «совершенно деяние Его, ибо все пути Его праведны; Бoг верен и нет кривды; праведен и справедлив Он». Эти слова подчеркивают твердость, несокрушимость, неподвижность утеса, которые поэт уподобляет непоколебимой верности и справедливости Творца. Впрочем, у скалы есть и другие характеристики. Поэтому, используя эту метафору, автор каждый раз находил другую ассоциативную банальность.
К примеру, в 15 стихе он обвиняет Израиль в том, что он «поносил твердыню спасения своего». В этом стихе поэт напоминает, что скала, утес могут послужить надежным убежищем, о чем свидетельствует многократное использование этой метафоры в книге псалмов:
Господь, сила моя, Господь — скала моя и крепость моя, избавитель мой. Б-г мой — твердыня моя, на него полагаюсь, щит мой и рог спасения моего, опора моя.
Пусть угодны будут (Тебе) слова уст моих, и помышление сердца моего пред Тобой, Господи, Твердыня моя и Избавитель мой.
Тегилим, 18: 2-3, 19:5
Помимо «скалы», в первой части поэмы, изображающей ранние отношения между Богом и Израилем в розовом свете, звучит еще несколько метафор, подчеркивающих, что Бог любил, защищал и заботился о своем народе.
Отец. Уподобив Бога скале, поэма предлагает другую метафору: «Не Он ли отец твой, обретший тебя? Он же создал тебя и упрочил тебя!» (там же, 6). Три глагола, использованные в этом стихе, подчеркивают роль Всевышнего как создателя Израиля. В других библейских текстах, использующих по отношению к Богу метафору отца, подчеркиваются другие ассоциативные банальности, подчеркивающие другие аспекты отношений между Богом и людьми. К примеру, некоторые тексты называют Всевышнего отцом, дабы подчеркнуть Его любовь и милосердие (Тегилим, 103:13; Исайя, 63:16), или, напротив, что он наказывает за грехи (Мишлей, 3:12). В некоторых случаях метафора призвана подчеркнуть, что особые отношения между Богом и Израилем порождают завышенные ожидания:
И Я сказал: как поставить Мне тебя среди сынов и дать тебе землю вожделенную, удел прекрасный многих народов? И Я сказал: ты будешь называть Меня: “отец Мой”, и не отступишь от Меня. Поистине, как изменяет (иная) жена своему другу, так изменили Мне вы, дом Израиля — сказал Господь
Иеремия, 3: 19-20
Зеница ока. Говоря о том, как Бог нашел Израиль в пустыне и заботился о нем, поэт говорит: «Ограждал Он его, опекал его, берег его, как зеницу ока Своего» (Дварим, 32:10). Эта метафора призвана лишний раз подчеркнуть, как дорог Богу Израиль, и как Он заботится о его безопасности — подобно веку, которое инстинктивно закрывается, чтобы прикрыть уязвимый глаз. Эта метафора так же встречается в псалмах: «Храни меня, как зеницу ока, в тени крыл Твоих сокрой меня» (Тегилим, 17:8).
Орел. 11 стих уподобляет Всевышнего орлу, заботящемуся о своих птенцах: «Как орел стережет гнездо свое, парит над птенцами своими, простирает крылья свои, берет каждого, носит на крыле своем, Господь один ведет его, и нет с ним бога чужого». По мнению некоторых исследователей, глагол יעיר следует переводить не как «простирает», но как «защищает». Если это прочтение верно, то оно указывает на взаимосвязь двух, казалось бы, не связанных между собой метафор, идущих одна за другой: и «зеница», и «орел» подчеркивают, как Бог защищал и заботился об Израиле на раннем этапе их отношений.
Кормящая мать. Далее песнь рассказывает, как Бог привел Израиль в землю обетованную и снабжал его пищей: «Вознес Он его на высоты земли, и ел тот плоды полей; и питал его медом из скалы и елеем из кремнистого утеса» (13). Последний глагол используется в иврите, когда речь идет о матери, кормящей младенца грудью. Таким образом, поэт рисует образ Бога, который, словно кормящая мать, любовно, нежно и щедро кормит своего первенца.
Этот образ встречается и в других библейских книгах:
Разве я носил во чреве весь народ этот, иль родил я его, что Ты говоришь мне: неси его в лоне твоем, как носит пестун грудного младенца, в землю, которую Ты клятвенно обещал отцам его.
Забудет ли женщина младенца своего, не жалея сына чрева своего? И эти могут забыть, но Я не забуду тебя.
Эта метафора продолжает прежнюю линию, показывая, как Бог защищает и заботится об Израиле, что делает его последующую неверность еще более неожиданной.
Отвергнутая мать. Уже в следующем стихе тон поэмы меняется, и Бог начинает красноречиво описывать неблагодарность Израиля. Описав, как евреи служили иным божествам, поэт заявляет: «Создателя, родившего тебя, ты забыл, и забыл Б-га, тебя создавшего». Бог вновь уподобляется матери, однако ассоциативная банальность здесь другая. Если стих 13 говорит о том, как мать кормит младенца, 18 стих делает шаг назад и обращает внимание на роды. Подобно образу Бога-отца в стихе 6, эта метафора подчеркивает, что Бог — создатель Израиля. Уподобляя Всевышнего матери, претерпевшей родовые муки, поэт показывает неблагодарность Израиля в еще более отрицательном свете, подчеркивая, насколько отношение Бога к своему народу непохоже на отношение Израиля к Богу.
Естественно, возникает вопрос: зачем в каких-то 14 стихах так много разных метафор? Почему не выбрать какую-то одну, говорящую о Боге просто и однозначно?
Наша недельная глава учит, что и в жизни, и в Библии нам нужно много метафор, поскольку ни одна отдельная метафора не может охватить все, что нам нужно сказать о Боге и всех сложностях и тонкостях отношений между Богом и человеком.
Размышляя, почему в библейском тексте так много божественных образов, профессор теологии Брент Строн писал:
Ни одна метафора не может, говоря словами Грюггемана, правильно описать Бога. Именно ускользающая природа Всевышнего в первую очередь заставляет прибегать к языку метафор.
Горан Эйдевал, изучавший метафоры книги Гошеа, предположил, что подобное «многообразие перспектив» преследует не только стилистические цели:
В результате происходит радикальная релативизация. Ни одна модель не становится монопольной. Это приводит к мысли, что любые «антропоморфизмы» в конечном счете решительно непригодны для описания божества — «ибо Я Бог, а не человек»
Гошеа, 11:9
Когда мы, люди, пытаемся углубить наше понимание Бога — как Он управляет этим миром, чего Он ждет от нас, что значит быть частью народа Израиля, заключившего завет с Богом, и т.д. — мы неизбежно прибегаем к метафорам. И для библейских авторов, и для нас метафора — способ преодолеть разрыв между известным (нашим миром) и неведомым, божественным. Очевидно, что какой-то одной метафоры для этого решительно недостаточно.
Титульная иллюстрация: Сотворение мира. Гравюра на дереве из Schedel'sche Weltchronik, 1493 г. / Wikimedia