Сразу же попрошу прощения, ибо персонаж, о котором мы будем сегодня говорить, встречается нам не на страницах Танаха, но в Талмуде. И тем не менее, я позволю себе эту вольность перепрыгнуть из книги в книгу, так как, продолжая историю о реинкарнациях Дины, дочери Яакова, мы не можем проигнорировать мнение мудрецов Каббалы (Ялкут Реувени) об очередном воплощении этой немало выстрадавшей души.
А посему познакомимся с новыми историческими декорациями, которые заметно изменились и со времен самой Дины, и с той поры, когда она предстала нам в образе мидьянской принцессы Козби.
Итак, с того момента, когда евреи закончили свои сорокалетние блуждания по пустыне и овладели Землей Израиля, прошло около полутора тысяч лет. Совсем иные одежды были в моде, совсем иные наречия звучали, совсем иные заботы тяготили жителей Святой Земли.
Евреи уже пережили разрушение второго иерусалимского Храма, лишение собственной независимости, десятилетия убийств и издевательств, которыми ознаменовали свое вторжение в Израиль римляне — посланники «новой» и «просвещенной» цивилизации.
Заведенные римлянами порядки были призваны не только подчинить непокорных иудеев, но и лишить их культурной самобытности. Вот почему изучение Торы и преданность ее идеалам были в глазах завоевателей основной проблемой, мешающей быстрому и окончательному превращению очередного народа в очередного безликого вассала.
Почти каждый из римских императоров того периода внес свою суровую лепту в достижение этой цели. Кто-то был менее жесток, кто-то, наоборот, жаждал утопить Обетованную в еврейской крови. Делали они это, правда, как правило, дистанционно, передав соответствующие полномочия в руки своих представителей.
Одним из последних был Квинт Тиний Руф, или Турнусруфос, как его называли евреи. В начале своей карьеры он недолго (несколько месяцев 127 года н.л.) был римским консулом, а затем стал римским наместником в Иудее.
Помните яркое булгаковское описание прокуратора Понтия Пилата? Так вот, по некоторым мнениям, Руф занимал именно эту должность, по другим историческим сведениям — управлял лишь одной из завоеванных в Иудее областей. Но как бы то ни было, если верить сведениям, который сохранил для нас Талмуд, этот человек был ярым ненавистником всего еврейского. И особенную ярость вызывал у него один из столпов иудаизма того периода (про него даже сказано, что именно он сохранил Тору для следующих поколений) — рабби Акиву.
(Для тех, то забыл: рабби Акива — один из величайших еврейских мудрецов. Родился в начале I века (по н. л.) и прожил 120 лет. Происходил из семьи геров. До 40 лет был пастухом и малограмотным человеком. В него влюбилась дочь его работодателя — Рахель, которая поставила условие: она создаст с ним семью, если Акива пойдет изучать Тору. Они поженились, и он начал учиться с азов. По прошествии нескольких лет отправился к великим учителям того поколения, а через 24 года вернулся, приведя с собой тысячи учеников. С 80-ти до 120-ти лет раби Акива был главным Учителем Торы своего поколения, а через плоды своих трудов — и всех последующих поколений. Именно раби Акива предложил революционное по тем временам решение: оформить и записать все основные аспекты Устной Торы, что было сделано впоследствии его учениками и учениками его учеников).
Тому было несколько причин. И та, что авторитет раби Акивы был для евреев практически непререкаем. И та, что раби Акива без страха и с особой гордостью действовал вопреки римскому приказу, категорически запрещавшему всякое распространение еврейского учения. И та, что раби Акива неизменно побеждал в диспутах, которые Руф периодически устраивал, поднакопив хитроумные, как ему представлялось, аргументы, с целью опровергнуть логическую стройность и моральную ценность Торы (описания этих диспутов в Талмуде весьма красноречивы и являются своего рода юмористическими притчами — предшественниками веселых историй о бароне Мюнхгаузене, Ходже Насреддине, Гершель Острополере и других героях-трикстерах).
Вскоре ко всем этим причинам прибавилась и еще одна. Почти даже романтично преподнесенная нам Талмудом.
После очередного проигрыша в очередном словесном состязании, когда поражение уже стало вредить ему в глазах властителей Рима, Руф был особенно мрачен. И тогда придти ему на помощь решила одна из прекраснейших (мудрецы особо подчеркивают ее красоту) женщин — его жена Руфина.
Она разработала весьма коварный и, как ей казалось, беспроигрышный план посрамления прославленного рабби и приступила к его исполнению.
Замысел заключался в том, чтобы подорвать в глазах народа авторитет рабби Акивы в качестве высокоморальной личности, достойной подражания. Для этого красавица Руфина надела свои лучшие одежды и украшения, умастилась благовониями и отправилась к мудрецу, надеясь поговорить с ним с глазу на глаз, околдовать его своими чарами, и соблазнить. И когда после этого (а то, что это произойдет, у Руфины не было ни малейшего сомнения) евреи узнают, как осрамился их пожилой и доселе кристально порядочный герой, они уже не будут больше преданы ни ему, ни его учению.
Задумано — сделано, и в один прекрасный день (или, может быть, это был вечер) она предстала перед рабби Акивой во всем ослепительном блеске своей красоты.
Надо сказать, что она ожидала любой реакции, от беспрецедентного восторга до бурного умопомешательства. Но ей и в голову не могло придти то, как на самом деле отреагировал мудрец на ее внезапное появление. Он же посмотрел на нее, а затем поочередно сплюнул, рассмеялся и, на последнем этапе, заплакал.
Руфина чуть было не отпрянула в замешательстве и не бросилась в бега, но удержалась и осталась: и потому, что благородный облик рабби ее чем-то покорил, и потому, что ей было очень любопытно узнать подоплеку его странного поведения.
«Почему ты это сделал?» — спросила жена наместника. И рабби Акива не замедлил с ответом.
С каким?
Еврейские комментаторы приводят несколько вариантов реплик мудреца, в соответствии с простым, лежащим на поверхности, и тайными, более глубокими уровнями понимания произошедшего между ним и Руфиной.
По одному из мнений, он объяснил, что его плевок был защитой от тех сил нечистоты и зла, которые сопутствовали появлению Руфины и ее грязному намерению. Другая версия гласит, что рабби Акива сплюнул из-за отвращения к грехам, тянущимся из его прошлых жизней. Заплакал он, потому что ему стало безумно жаль, что такое прекрасное творение, как эта женщина, служит силам зла, и что если она ничего не изменит в своей жизни, то рано или поздно, когда сначала старость и болезни, а потом и смерть и разложение полностью обезобразят ее дивное тело, не останется на свете никакого следа от ее пребывания. Ведь след этот, отпечаток в человеческой памяти, можно заслужить только добрыми делами, а ее жизнь наполнена не ими, а бессмысленной суетой, пустотой и эгоизмом.
«Почему же ты смеялся?» — спросила Руфина. Но почему-то именно на этот вопрос раби отказался отвечать, по крайней мере, до поры до времени. И никакими силами невозможно было его заставить раскрыть этот последний секрет.
Ошеломленная и озадаченная, покидала Руфина обитель рабби Акивы. Мысль о произошедшем не давала ей покоя и, в результате, кардинально изменила всю ее жизнь. Она оставила придворный лоск, бросила своего мужа, бежала к евреям и, пройдя достойную подготовку, приняла гиюр в соответствии со всей строгостью еврейского закона.
Затем, уже в качестве совершенно нового существа, она вновь посетила рабби Акиву с предложением использовать ее богатство на благо народа, а затем, спустя короткое время, они поженились.
Кому-то этот союз мог показаться мезальянсом, но они были счастливы (если, конечно, мы поверим в счастье седовласого старца — ему на тот момент уже было почти 120 — и молодой красавицы). И не мудрено, ведь в качестве свадебного подарка рабби Акива открыл Руфине, бывшей жене Турнусруфуса, а ныне своей законной жене, последнюю третью тайну, которую сейчас узнаем и мы.
Руфина, наверное, еще не была особо сведуща во всех перипетиях еврейской истории, описанной в Пятикнижии, поэтому ей, вероятно, было очень интересно выслушать из уст прославленного рассказчика – своего нового мужа — все подробности того, что произошло когда-то со Шхемом и Диной и с Зимри и Козби.
Но это было только преамбулой. Самое интересное выяснилось потом, ведь рабби Акива сообщил ей, что два этих грустных эпизода, так глубоко связанные друг с другом, имели продолжение. Души этих людей, так же как и души еще 24 тысяч человек (убитых в Шхеме, а затем пораженных эпидемией в пустыне), долго ждали своего очередного возвращения в материальный мир. Но они дождались его. Для того, чтобы попробовать еще раз и исправить все то, что требовало исправления.
— И что же? — спросила Руфина.
— А то, что Шхем, сын Хамора, он же Зимри, сын Салу, это я — Акива, сын Йосефа. А Дина, дочь Яакова, она же Козби, дочь Цура, это ты — Руфина. И мы, наконец-то, соединились узами законного брака.
И на самом деле, давайте проследим развитие уже обозначенных нами ранее сюжетных линий для того, чтобы насладиться строгой и стройной логикой их завершения.
Мы знаем, что Зимри так и не смог искупить прегрешение Шхема. Не смог доказать, что им движет преданность Торе. Не смог усмирить свое порочное желание ради ее священных принципов. Более того, он отверг их и насмехался над ними в своем публичном споре с Моше.
Теперь все наоборот. Рабби Акива живет и дышит Торой и готов пожертвовать ради нее всем, и даже собственной жизнью. (Здесь уместно добавить, что он был жестоко убит римлянами по приказу Руфа за нарушение запрета на распространение еврейского учения.) Более того, он смог подняться со ступени Зимри, бунтовавшего против Торы, на ступень человека, который не только ей преданно следует, но который еще и признан всеми еврейскими авторитетами в качестве человека, спасшего Тору от грозившего ей забвения.
Более того, рабби Акива смог исправить не только прежние воплощения своей души, но и всю родовую историю своих предшественников.
Дело в том, что если мы сосредоточимся на происхождении самого рабби, то окажется, что по одной линии он происходит от Шхема, а по другой от Шимона (как и Зимри). И еще: рабби Акива — сын людей, принявших гиюр, чем особенно подчеркивается его окончательное и блистательное вхождение в историю иудаизма.
Что же касается души Руфины, то и ее судьба не менее показательна. Будучи Диной и подвергшись осквернению, она, как мы помним, утеряла изначально подобающую ей духовную ступень.
Став мидьянской принцессой Козби, она подсознательно стремилась вернуться к своему народу и могла бы это сделать в случае принятия иудаизма и вступления в законный брак с Зимри.
Теперь же, уже в теле Руфины, эта душа, наконец, смогла добиться полной реализации ранее упущенного шанса. Она возвращается в лоно еврейства, полностью порывает с римским идолопоклонством и заключает законный и благословенный союз с человеком, носящим в себе душу, уже две тысячи лет как «прилепленную» к ее душе.
И пусть не ускользнет от нашего внимания так же и тот факт, что в этой, третьей серии нашей затянувшейся истории снова присутствовала сцена с соблазнением. Но на этот раз, если верить мудрецам (Ялкут Реувени) две души избежали соблазна и соединились самым достойным образом, а потому и навечно.
Осталось только выяснить, что произошло с 24 тысячами душ бывших жителей Шхема и бывших заблудших евреев. Как нетрудно догадаться, и у них все сложилось самым благоприятным образом. Впрочем, сначала еще немного истории. Есть среди еврейских праздников один, очень любопытный. В списке праздничных дат он расположен между Песахом и Шавуотом, и называется Лаг ба-Омер.
Есть несколько причин, почему этот день особо выделен в еврейском календаре, но мы здесь коснемся лишь одной из них, без которой трудно было бы понять до конца три разбираемые нами истории.
Дело в том, что у рабби Акивы было в момент расцвета его педагогической деятельности 24 тысячи учеников — число, которое сразу заставляет нас насторожиться и вспомнить о математической логике теории реинкарнации.
Мы видим, что эти 24 тысячи душ постоянно сопровождают в каждом новом воплощении своего вождя: Шхема, Зимри, теперь рабби Акиву.
При этом в каждом последующем случае возрастает их близость к предводителю. Сначала это были взаимоотношения князя и жителей его города, затем они трансформировались в кровную близость главы колена и рядовых представителей того же колена. Теперь у них функции учителя и учеников, что указывает на пик душевной привязанности, когда лидер уже не только формально главенствует над своей паствой, но когда он становится источником знаний, развития, примером для подражания.
В случае с рабби Акивой и его учениками эта близость, как отмечают все комментаторы, была оптимальной. Преданность этих 24 тысяч человек своему наставнику была такой удивительной, что она-то в каком-то смысле и стала причиной трагедии, которая развернулась однажды и свирепствовала 32 дня, закончившись в Лаг ба-Омер.
Это была эпидемия, которая за столь короткий срок унесла все эти 24 тысячи жизней без исключения. И если бы мы интересовались эпидемиологией, то, наверное, задались бы вопросом, что за болезнь началась тогда на Святой Земле, почему она так внезапно закончилась, и почему нам ничего неизвестно о других ее жертвах, что свидетельствует об особо странной, с точки зрения медицины, ее избирательности?
Задумавшись об этом, некоторые комментаторы Талмуда, полагают, что в древних текстах просто используется эвфемизм, и на самом деле под «эпидемией» имеется ввиду жестокое подавление бунта Бар Кохбы, к которому присоединился рабби Акива со своими учениками.
Но как бы то ни было, в данном контексте нам это неважно.
И я думаю, что если даже слово «эпидемия» и маскарадное, в любом случае именно оно выбрано (или соответствовало истинному своему значению) неслучайно.
Ведь сам факт эпидемии уже был известен в истории грешников из Шиттима. Там болезнь тоже началась и закончилась внезапно, и ее причиной было не материальное заражение, а Б-жий гнев. Очевидно, что здесь история лишь повторяется. Но что же на этот раз разгневало Творца? Да и был ли Он разгневан?
Мудрецы сообщают, что причиной преждевременной смерти было неуважение учеников рабби Акивы друг к другу. Они постоянно критиковали друг друга и обвиняли друг друга в непонимании истинного смысла слов своего учителя. Подобное поведение, противоположное такому основополагающему принципу Торы, как: «Возлюби ближнего как самого себя!», возможно, и было бы прощено простолюдину или неучу. Но, как известно, великих людей судят по особой шкале, деления на которой гораздо мельче, чем на других. И посему 24 тысячи человек не избежали наказания.
Такова поверхностная логика событий. Но если мы задумаемся над ней, то не сможем сдержать изумления. Во-первых, само по себе неуважение к другому ученому недопустимо в среде еврейских мудрецов. Так как же мы можем поверить, что наши герои на самом деле так поступали? Тем более, что они были не просто учениками, а именно учениками рабби Акивы, что должно было особым образом отразиться на их духовном статусе и, конкретно, возвысить их над любыми междоусобицами.
Дело в том, что именно раби Акиве принадлежат слова: «Возлюби ближнего своего как самого себя — это великое правило в Торе!» Этот принцип был его девизом. Им он руководствовался в своих отношениях с людьми, ему обучал всех евреев. И совершенно очевидно, что те, кто официально именовались его учениками и подражали его поступкам, не могли не пройти особую школу любви к ближнему — первый и главный компонент его учения. Так почему же они были уничтожены именно за его нарушение?
С одной стороны, это и могло бы быть ответом. Именно с них — с тех, кто должен был особенно отличаться такою любовью — спрос высок и беспристрастен.
С другой стороны, предположить, что все 24 тысячи учеников одинаково оплошали в главном требовании своего учителя — более чем странно и противоречит хотя бы уже одной только теории вероятности.
Очевидно, что ответ надо искать где-то в другом месте, в глубинах подтекста нашей талмудической истории. И такой ответ существует.
Для начала проанализируем, что именно могло заставить этих людей порицать друг друга. Ведь явно не взаимная ненависть, не презрение и не самодовольство, ибо люди с такими качествами не удостоились бы стать учениками рабби Акивы. А если бы даже и удостоились, то точно бы исправили негативные стороны своего характера, находясь рядом с таким светилом, да и друг с другом. Значит, причина иная. И, как это ни удивительно прозвучит, но она именно в том, что 24 тысячи мудрецов отличались особой любовью к ближнему, а вовсе не наоборот.
Представим себе человека, который очень любит и уважает своего товарища. Кроме того, он знает какую-то удивительную информацию или тайну, которая делает его счастливым. Логично предположить, что, любя товарища, он очень хочет поделиться с ним своим знанием и, как следствие, своим счастьем.
А вот что произойдет, если товарищ окажется не столь понятлив, как хотелось бы? Если он в своем восприятии ценной информации допустит ряд ошибок и искажений? Неужели любящий его человек не попытается еще раз и еще раз втолковать, объяснить, разжевать то, без чего, по их обоюдному мнению, невозможно счастье?
А если снова непонимание? И снова? И так 10, 20, 30 раз? Предположим, что наш герой не самый вспыльчивый человек, но ведь всему же есть предел. И вот наступает момент, когда он позволяет себе рассердиться или впасть в отчаяние и потому употребить не самое лестное слово в адрес «тупого» друга. Нехорошо, конечно, но действовал-то он из любви, из самого искреннего желания поделиться радостью жизни.
Приблизительно такая картина наблюдалась в рядах учеников рабби Акивы. Каждый из них по-своему, оригинально понимал глубины учения своего учителя. И когда в последующем совместном обсуждении выяснялось, что другие поняли иначе, возникали споры. Не ради установления собственного статуса лучшего ученика, не из гордыни и самолюбования. Из желания помочь, донести истину, глубже прилепиться к рабби, а через него и к Торе, без которой жизнь (как им казалось) немыслима.
Спрашивается, была ли эпидемия, уничтожившая их всех до одного, наказанием? Пусть так кажется со стороны, но мне думается, что ее можно охарактеризовать и совсем по-другому. Не как наказание, а как искупление.
Бывает так, что исправив прегрешения прошлых своих воплощений, полностью очищенная душа покидает материальный мир. Так произошло и с нашими героями. Им нужно было доказать одно: то, что Тора для них важнее всего на свете, что никакие соблазны и испытания не отвлекут их от ее изучения и не оторвут от ее исполнения.
В первом воплощении (в жителях Шхема) их обращение к Торе было неискренним. Во второй раз (в Шиттиме) оно было поколеблено соблазном женского тела. Теперь все иначе.
Тора становится для них смыслом жизни в той же мере, что и для их учителя. Они снова вместе, но не в грехе, а в святости. И ради того, чтобы постигнуть истину до конца, они готовы отказаться от всего, даже от собственной жизни, которая и забирается у них, но не в укор, а потому, что их предназначение выполнено. Их души искуплены, и этим душам пора на свободу.
Как и нам, потому что анализ перевоплощений Дины мы завершили.
Титульная иллюстрация: В дни Сафо. Джон Уильям Годвард. 1904 г. / Wikimedia