Разбираемся, что значит “поставил перед Менаше” и как с этим связано предполагаемое упоминание Моше в книге Берешит.
В библейском рассказе о последних днях Яакова мы читаем, что Йосеф, поняв, что отец умирает, привел к нему своих сыновей, чтобы Яаков благословил их. Увидев, что отец поставил старшего Менаше справа, Яаков скрестил руку, положив правую на голову младшего из братьев, Эфраима, а левую — на голову первенцу Менаше. Решив, что отец ошибся, Йосеф попробовал поменять его руки местами, но Яаков возразил:
И сказал Йосеф отцу своему: не так, отец мой, ибо этот — первенец; клади правую руку твою на его голову. И не согласился отец его, и сказал: знаю, сын мой, знаю; он также станет народом, он также будет велик; но меньший его брат будет больше его, и потомство его будет многочисленным народом. И благословил он их в тот день, сказав: тобою будет благословлять Израиль, говоря: “да сделает тебя Бог, как Эфраим и Менаше”. И поставил Эфраима впереди Менаше.
Прочитанная в контексте, заключительная фраза «И поставил Эфраима впереди Менаше» звучит как попытка рассказчик подытожить то, о чем только что было сказано. Этой линии следует несколько классических комментаторов. По их мнению, «и поставил» следует понимать как «и упомянул». Комментирую эти завершающие слова, мидраш Берешит Раба предположил, что в этом, на первый взгляд, избыточном повторении уже сказанного заключается дополнительное благословение: Яаков предрешил, что в будущем потомки Эфраима во всем превзойдут потомков Менаше:
Как здесь он впереди него, так и везде он впереди того. Впереди него в родословии — сначала: вот родословие сынов Эфраима, а затем: вот родословие сынов Менаше; в наследовании: “Из сынов Эфраима, по семейному родословию их” (Бемидбар, 1:32), а затем: “Из сынов Менаше, по семейному родословию их” (там же, ст. 34); впереди него в разделении уделов: “Вот удел колена сынов Эфраима” (Йеѓошуа, 16:8), а затем [речь идет] об уделе сынов Менаше; впереди него по знаменам: “Знамя стана Эфраима” (Бемидбар, 2:18), а затем: “И подле него колено Менаше” (там же, ст. 20); впереди него в [приношениях] князей: “В седьмой день — князь сынов Эфраима” (Бемидбар, 7:48), а затем: “В восьмой день — князь сынов Менаше” (там же, ст. 54); впереди него в судьях: Йеѓошуа — из [колена] Эфраима, а Гидеон — из [колена] Менаше; впереди него по царям: Йеровам — из [колена] Эфраима, а Йеѓу — из [колена] Менаше; впереди него в благословении: “Тобою будет благословлять Израиль, говоря:да сделает тебя Бог, как Эфраима и Менаше”; впереди него в первородстве: “И поставил Эфраима впереди Менаше”.
Берешит Раба, 97:5
Согласно этому мидрашу, глагол «поставил» подразумевает, что Яаков определил место потомков сыновей Йосефа в истории и национальной иерархии. Этого же мнения придерживался в своем комментарии Раши:
И поставил Эфраима — в своем благословении (поставил его) перед Менаше, давая ему преимущество, (что касается расположения) знамен [Бемидбар, 2:18-20] и (принесения даров) предводителями при освящении (жертвенника).
Берешит раба 97, там же 7: 48-54
Другим средневековым комментатором, нашедшим заключительную фразу заслуживающей внимания, стал рабби Йегуда Благочестивый (ѓа-Хасид) умерший в 1217 году в Регенсбурге. В своем комментарии, опубликованном посмертно его сыном р. Моше-Залманом, р. Йегуда согласился с мнением мидраша и Раши, что глагол ваисам следует понимать как «поставил», «поместил», однако прочел этот стих совершенно иначе:
И поставил Эфраима впереди Менаше — мой отец толковал: речь идет о Моше, а не о Яакове. Моше поместил [колено] Эфраима перед Менаше, во главе знамен.
Иными словами, р. Йегуда полагал, что в этом стихе говорится вовсе не о том, что Яаков перекрестил руки или изрек какое-либо пророчество о том, что ожидает Эфраима в будущем. Ибо слова «поставил Эфраима впереди Менаше» относятся к события, которые произойдут сотни лет позже: к решению Моше, который, во время переходов по пустыне, поставил колено Эфраима перед коленом Менаше.
Таким образом, р. Йегуда так же считал, что глагол «поставил» относится к конкретному действию, а не только к словам. Более того, он настаивал, что этот глагол предполагает конкретное физическое действие, помещающее одного сына перед другим. А поскольку этого не сделали ни Яаков, ни Йосеф (который просто подвел Менаше под правую, а Эфраима под левую руку отца), р. Йегуда предположил, что речь идет не о них. Эта так же объясняет, почему из всех примеров, перечисленных в мидраше, р. Йегуда выбрал только один — переходы по пустыне, когда Эфраим шел впереди Менаше. Ибо только в этом случае младший брат физически находился впереди старшего.
Однако каким образом стих, описывающий решение, принятое Моше в пустыне, оказался в книге Берешит, в рассказе о Йосефе, пришедшем навестить отца на смертном одре? Р. Йегуда объясняет:
Ибо Яаков сказал: меньший его брат будет больше его.
Иными словами – поскольку, принимая решение, Моше руководствовался исключительно желанием исполнить пророчество отца, было вполне логично (хотя бы, между прочим) упомянуть об этом сразу же, прямо в рассказе о предсмертном благословении Яакова.
«Доказав», что слова «поставил Эфраима впереди Менаше» относится к Моше, постановившем, в каком порядке колена должны идти по пустыне, р. Йегуда делает воистину удивительное заявление:
Эти слова написал Йегошуа, или мужи Великого собрания. Ведь если бы их написал Моше, он был сказал: «Я поставил Эфраима перед Менаше», как в следующем стихе: «Я же дал тебе, преимущественно пред братьями твоими, один участок, который я взял из рук Эморийца мечом моим и луком моим» (там же, 22). Мой отец объяснял: эти слова написал Моше в 40-й год [после исхода].
В этом коротком отрывке р. Йегуда высказал сразу несколько революционных идей: что комментарий вб Эфраиме и Менаше был написан после смерти Моше; что в 22 стихе речь так же идет о Моше, а не о Яакове; и что этот стих Моше написал в конце жизни.
Начнем с первого утверждение. Прежде всего, оно, несомненно, может шокировать наиболее ортодоксальных читателей, воспитанных на маймонидовских принципах веры, согласно которым в Торе нет ничего, не написанного Моше. Однако это толкование весьма необычно и без этого. На протяжение Пятикнижия о Моше неоднократно говорится в третьем лице. Одни традиционные комментаторы обращали внимание и как-то объясняли этот факт, другие проходили мимо, однако никто не видел в этом повода сомневаться в авторстве Моше. Судя по комментарию, это было верно и в отношение р. Йегуды. Однако именно в этом месте комментатор (или, может быть, его сын) решил, что третье лицо является проблемой, так что он даже был вынужден отвергнуть предположение, что этот стих написал Моше.
Более того: во всех случаях, когда р. Йегуда или какой-либо другой толкователь предполагали, что тот или иной отрывок не принадлежит Моше, они исходили из того, что речь шла о вещах, произошедших после смерти величайшего из пророков. Ни в одном случае аргумент про «третье лицо» не использовался.
Что же натолкнуло р. Йегуду на столь радикальный вывод? Ответ на этот вопрос связан с его прочтением 22 стиха:
Я же дал тебе, преимущественно пред братьями твоими, один участок, который я взял из рук Эморийца мечом моим и луком моим.
Согласно наиболее естественному прочтению — и именно так понимали этот отрывок все комментаторы до и после р. Йегуды – эти слова являются продолжением речи Яакова к Йосефу. Согласно этому прочтению, Яаков сообщил сыну две вещи: что после его смерти Бог возвратит его потомков в Ханаан, и что он, Яаков, отдает Йосефу (т.е. коленам Эфраима и Менаше, его потомков), одним участком в Ханаане больше, чем остальным братьям. Этим участком должна была стать территория, которую он, Яаков, отвоевал у эморейцев.
Проблема, однако, в том, что нигде в Торе не говорится, что Яаков отвоевал какие-то земли, тем более у эморейцев. Традиционные и академические комментаторы объясняли это по-разному, однако р. Йегуда оказался единственным, кто решил эту проблему, заявив, что 22 стих не является продолжением слов Яакова, но были сказаны тем, кто действительно завоевал эморейские земли «мечом и луком», т.е. Моше. Соответственно, под эморейцами имеется в виду царь Сихон (Бемидбар, 21:25, Дварим, 2: 33-34), поскольку война с ним — единственный в Торе эпизод, когда евреи захватили земли эморейцев.
Таким образом, согласно р. Йегуде, в Берешит, 48 есть не один, но два стиха, в которых говорится о Моше. И если в одном из них о величайшем из пророков говорится в первом лице, а во втором в третьем, р. Йегуда логично предположил, что Моше не мог быть автором обоих. Соответственно, у него не осталось выбора, кроме как допустить, что стих, где о Моше говорится в третьем лице, написан кем-то другим — Йегошуа или мужами Великого собрания.
Трудно не впечатляться той естественной, неполемической, открытой, сухой и бесцеремонной манере, в которой р. Йегуда сформулировал свою мысль. Он пришел к выводу, что анализ отрывка в целом делает необходимым сделать определенный шаг — и делает его, не придавая этому особого значения, не чувствуя, что говорит что-то «еретическое», и не считая нужным скрывать свои мысли. Все это резко отличает его от, к примеру, рабби Авраама Ибн-Эзры, сделавшего такое же предположение, однако намеренно изложившего свои мысли в форме шарады, понятной лишь посвященным. Очевидно, что для р. Йегуды и тех, для кого он писал свой комментарий, было очевидно, что если текст лучше всего объясняет предположение, что тот или иной стих является поздней припиской, сделанной Йегошуа или мужами Великого собрания, то так и нужно объяснять, и никакого греха в этом нет.
Р. Йегуда мог позволить себе такую роскошь, поскольку придерживался мнения, разделяемого многими ашкеназскими авторитетами XII века, что канонический текст Торы принял свой окончательный нынешний вид в эпоху Великого собрания. Соответственно, эта идея не казалась р. Йегуде и его ученикам ни спорной, ни революционной; никакой угрозы, связанной с ересью, они в этом толковании не видели.
Титульная иллюстрация: Иаков благословляет Ефрема и Манассию. Бенжамин Уест, между 1766-68 г. / Wikimedia