Об эволюции библейского понятия “завет”.
В 672 году до н. э. ассирийский царь Асархаддон взял со своих вассалов клятву, что они будут служить его сыну Ашшурбанипалу так же верно, как они служили ему. В противном случае им суждено «вонять, как клопы», жить со своими женами, «как мангуста со змеей», и много других ожидалось нежелательных последствий.
Клятва по-аккадски (язык Ассирии и Междуречья) называется аде. Завет (вассальный договор Бога с Израилем) на языке Библии именуется берит или эдут (один корень с аде). При этом по‑русски само слово «завет» однокоренное со словом «завещание». Каким образом так получилось?
Последняя книга Пятикнижия — Второзаконие — постороена как прощальная речь Моше. Как сам Моше, так и его слушатели находятся на границе — народу Израиля предстоит перейти реку и вступить в Землю Обетованную, а Моше предстоит уйти из жизни. Второзаконие представляет собой обновление вассального договора, заключенного за сорок лет до того у подножия Синая. Одновременно это завещание Моше, который расстается со своей паствой и трагпчески это переживает. Как полагал классик израильской библеистики Моше Вайнфельд, образцом для Второзакония послужило «завещание» Ассархаддона вассалам, о котором говорилось выше — от израильтян так же требовалось служить Богу после смерти Моше, как от вассалов Ассархаддона служить его сыну после его смерти.
Так или иначе, перевод Септуагинты передает термин берит греческим словом diatheke, обозначаюшим завещание (в переводе Иеронима (Вульгата), появившемся на шестьсот лет позже, testamentum c тем же значением).. Впервые это слово встречается у Демокрита примерно в 400 г. до н. э. и других значений в классическом греческом языке, кажется, не имеет (собственно договор называется syntheke). Откуда же такой сдвиг смысла при переводе?
Анализ значений слова diatheke удовлетворительного ответа на вопрос не дает. Вместо этого имеет смысл пытаться понять, что для людей библейской эпохи обозначал договор с Богом. В уже упоминавшемся Второзаконии есть слова Тора цивва лану Моше мораша ли-кhилат Йааков (Втор 33:4), что можно перевести как «Тору заповедал нам Моше, наследие общины Иакова». Иными словами, Тора, на которой основан договор, помимо всего прочего, есть наследство, и завещал его нам Моше.
Дальше все становится сложнее и интереснее. У Иеремии (7–6 вв. до н. э.) появляется понятие берит хадаша — «новый (вассальный) договор» (Иер 31: 31-34). Это выражение пророк употребляет по отношению к временам, которые наступят, когда договор с Богом будет «записан в сердцах», и Богу больше не придется наказывать людей за нарушения, а прежние грехи будут прощены. При этом людям не придется учить друг друга «познанию Господа» — все и так всем будет известно. Заметим, что новый договор будет заключен «с домом Израиля и домом Иуды», иначе говоря — с тем же партнером, что и старый. Словосочетание берит хадаша в Септуагинте передается как kaine diatheke, в Вульгате — как novum testamentum, а в русских переводах, как нетрудно догадаться — как «новый завет».
В первом веке новой эры на сцене появился Иисус, который, помимо всего прочего, воспринимался как «новый Моше» и посредник при заключении «нового завета». Тема расставания Иисуса с учениками не менее важна для Евангелий, чем расставание Моше с народом для Второзакония. И на прощальном ужине, который одновременно выступает как пасхальная трапеза (Тайная Вечеря), Иисус берет в руки «чашу Нового Завета»: «Также взял и чашу после ужина и сказал: — Эта чаша — новый завет, скрепленный Моей кровью, которая за вас проливается» (Лк 22:20, Новый русский перевод). В древнем Израиле договоры скреплялись жертвоприношением. В данном случае в жертву себя приносит сам посредник — сначала симолически, во время трапезы, а потом и реально, на кресте. То, что Евангелия содержат «завещание» Иисуса, предстваляет собой общее место христианской теологии. Кстати, для Иисуса партнер по завету тоже не менялся — неевреев среди его последователей еще не было, и в качестве такого партнера по‑прежнему мыслился еврейский народ, хотя северные колена в его дни уже исчезли.
Тем не менее, со временем бывших язычников в христианских общинах становилось все больше, покуда к середине второго века н. э. они не составили большинство. Однако уже в текстах первого века (Евангелия, послания апостола Павла) появляется идея общины верующих, в которой «нет ни эллина, ни иудея» — у Нового Завета и партнер теперь новый. Какова судьба старого завета со старым Израилем, остается неясным. В христианском мире и сейчас нет единого мнения по этому вопросу.
Примерно в то же время в рамках религиозного движения монтанистов впервые формулируется идея Третьего Завета. Последователи бывшего фригийского жреца Монтана (в Карфагене к ним одно время примыкал видный христианский богослов Тертуллиан) отказывались присоединяться к церкви и уповали на индивидуальную встречу с Богом и пророческий экстаз, который они получали от Святого Духа‑«утешителя», упомянутого в Евангелии от Иоанна. Утверждалось, что первый (синайский) завет был заветом Отца, второй заветом Сына, а третий — заветом Святого Духа. Одновременно Ветхий Завет — завет отрочества, Новый — завет юности, а Третий — завет зрелости. (Заметим, что между Моше и Иисусом прошло порядка полутора тысяч лет, а между Иисусом и Монтаном, считавшим себя воплощением Святого Духа, лишь чуть больше столетия). Монтанисты отличались крайним аскетизмом, и церковь не сразу распознала опасность. Монтанизм окончательно сошел на нет только в 6 веке.
Идея Третьего Завета получила новую жизнь в мятущейся России рубежа 19 – 20 веков. На этот раз роль посредника взяла на себя женщина — нижегородская домашняя учительница и журналистка Анна Николаевна Шмидт (1851–1905). Ее рукопись так и называлась «Третий Завет» и открывалась словами: «В третий раз хочет Бог возвестить Свое откровение людям, объявить свою волю и призвать к великому делу Своему». Стиль книги темен и труден. Вот, например, один из пассажей: «Как тело имеет свои выделения, так и дух имеет свои. Светлые выделения духа, которые суть мысли и чувства, исходящие из него, образуют вокруг головы его сияние в виде шара (первообраза земли и звезд), а вокруг всего духа менее яркое сияние в виде яйца (зародыша всего живущего)». Несмотря на это, а также на то, что с точки зрения любой христианской ортодоксии построения А. Н. Шмидт представляли собой безусловную ересь, ее труд высоко ценили такие христианские мыслители, как Владимир Соловьев, Серей Булгаков, Николай Бердяев и Павел Флоренский.
Впрочем, идеи Третьего Завета были известны не только интеллигенции. В одном из рассказов Евгения Замятина упоминается сапожник, который проповедовал Третий Завет в Петрограде примерно в 1920 году. Такие проповедники есть в России и сейчас — с их учениями можно ознакомиться, например, на ютубе.
Идея завета/завещания может быть близка и носителям секулярных идеологий — такой, например, как советский марксизм. О «заветах Ленина» (или «заветах Ильича») заговорили сразу после его смерти. В 1925 году в Киеве даже поставили «памятник заветам Ильича», демонтированный в шестидесятые годы. Содержание заветов черпалось, в основном, из последних трудов вождя, и подчеркивалась верность этим заветам (вещь сама по себе сомнительная — например, «строй цивилизованных кооператоров» по Ленину и реальный колхозный строй, видимо, не совсем одно и то же). Одновременно существовало и другое завещание Ленина — то, где умирающий вождь предлагал снять Сталина с занимаемой должности. Подлинность его была официально подтверждена во времена оттепели.
Наконец, мотив политического завещания всплыл в Израиле после убийства Рабина в 1995 году. Судя по всему, израильский премьер не был большим энтузиастом «процесса Осло». Реальным двигателем этого процесса выступали более радикальные политики, которые использовали его популярность. Как говорил один из них, hа-дерех hи шелану ве-hа-hовала hи шело «дорога наша, а доставка его», иначе говоря — «бензин ваш, идеи наши». С именем этого политического Адама Козлевича связаны формулы бе-мото цивва лану шалом «умирая, он завещал нам мир» и морешет Рабин «наследие Рабина». Обе заставляют вспомнить уже цитированный стих из Второзакония Тора цивва лану Моше мораша ли-кhилат Йааков «Тору заповедал нам Моше, наследие общины Иакова». Осенью 2000 года, когда вовсю бушевала вторая интифада, религиозный учитель Исраэль Ширан назвал наследие Рабина «спорным». Его немедленно уволили с работы и запретили ему появляться на терриории школы…
Однако народ Израиля пережил фараона, пережил вторую интифаду и, кажется, почти пережил наследие Рабина. Все мы пока живы, да и человечество еще не собирается исчезать. Так что пожелаем ему побольше новых заветов и завещаний — хороших и разных.
Титульная иллюстрация: Асархаддон. Фотография барельефа Miguel Hermoso Cuesta, 2014 г. CC BY-SA 4.0 / Wikimedia