Древность народа сильно усложняет процесс изучения истории этого народа за пределами мифов. Рассказываем одну из вероятных версий произошедшего во время Исхода.
Мы знаем, что ничего не знаем. Это высказывание, верное в целом, особенно хорошо отражает ситуацию, когда речь заходит о происхождении народов. Чем древнее народ — тем гуще тьма, из которой он выходит на историческую сцену. При этом представителям самих народов может казаться, что они все знают. Разве о происхождении евреев не рассказано в Пятикнижии? Да, там все рассказано верно. Так же верно, как то, что нас с вами принес аист.
Когда речь идет о древнейших временах и происхождении, священные тексты предлагают читателю не историческую правду, а миф. Цель мифа — объяснить читателю его положение в мире и смысл жизни. (Поэтому, в частности, может быть больше одного мифа на одну тему.) Как справеливо заметил в свое время писатель Элиас Канетти (болгарский сефард, значительную часть жизни проживший в Лондоне и писавший по‑немецки), центральный еврейский миф — это миф об Исходе из Египта. Действительно, в нашей культуре им пронизано все. Мы не хотим быть рабами у фараона, называем себя поколением пустыни и мечтаем о Земле Обетованной. Слова «галут» (изгнание) и «геула» (искупление) проникли в еврейский мистицизм и приобрели смысл космический и метафизический. Но и в приземленной исторической реальности формула «отпусти народ мой» оказалась очень хороша для предъявления советской державе, вообще никого не желавшей отпускать со своей территории и лишь с большой неохотой делавшей исключение для евреев.
Какая историческая реальность стоит за главным еврейским мифом? На первый взгляд, никакой. Шестьсот тысяч воинов, даже слабых и необученных, без труда могли бы захватить власть в Египте, и Исход не понадобился бы. Кроме того, прохождение нескольких миллионов человек через Синай не могло не оставить следов (археологи находят на Синае даже надписи, выполненные рабочими в каменоломнях, но свидетельств Исхода не обнаружено). Не говоря уже о том, что в египетских источниках нет упоминания о бегстве евреев (хотя кто станет упоминать свои поражения?).
Тем не менее, предание об Исходе можно найти даже в самых ранних слоях библейской текстуальной традиции. Один из самых архаичных текстов в Библии — «Песня у моря» (Исх. 15) — посвящен одному из моментов в истории Исхода. С другой стороны, известно, что западносемитские рабы трудились на египетских стройках. Кто-то из них (в одиночку или группами) мог сбегать со строек и возвращаться в Ханаан. Поэтому одна из гипотез о происхождении рассказа об Исходе связывает его с общеханаанской (общезападносемитской) традицией, которую могли унаследовать и древние евреи.
Другая гипотеза состоит в том, что из Египта через Синай пришло не несколько миллионов, а сравнительно небольшая группа. Такая группа могла легко перейти границу и затеряться на просторах Синая по пути в Землю Обетованную. Каким-то образом ей удалось сделать свою историю достоянием всего формируюшегося народа Израиля, в состав которого вошли также коренные жители Ханаана и переселенцы из других мест (в первую очередь, Месопотамии). Такие вещи легко происходят и в Новое время. Например, мы говорим, что «мы» пострадали в Шоа 
, а потом «мы» создали Израиль. Реально эта схема отражает лишь опыт ашкеназов. Подавляющее большинство восточных евреев, а также евреи Эфиопии никак не соприкоснулись с Шоа, а в Израиль попали только после его образования. Евреи Англии, США, Канады и Латинской Америки тоже были затронуты Катастрофой лишь косвенно (пострадать могли родственники в континентальной Европе) и так же косвенно участвовали в создании Израиля. Наконец, у советских евреев своя история, где есть, конечно, Шоа, но есть также сталинский террор, фронт и эвакуация. А с Израилем советское еврейство массово встретилось лишь через несколько десятилетий после создания государства.
Людей, пришедших из Египта через Синай, в исследовательской литературе принято называть группой Моше. Вопрос в том, что это была за группа и каким образом ей удалось превратить свое предание в общеизраильский миф . В качестве зацепки выступает наблюдение, что все имена египетского происхождения в ТАНАХе (Моше, Пинхас, Хофни, Хур, Мерари и, возможно, Аарон) принадлежат левитам. Естественно предположить, что они и были «группой Моше» или составляли ее ядро. Они не получили земельного надела в Стране Израиля — видимо, потому что все земли, пригодные для земледелия и скотоводства, уже были разобраны. Левиты, пришедшие из Египта (их число И. Кноль оценивает примерно в 500 человек) «присоединились» к существующему израильскому населению (само их название, видимо, происходит от корня со значением «сопровождать, присоединяться»). Лишенные возможности заниматься сельским хозяйством, они стали «специалистами» по культу божества с четырехбуквенным именем (остальные израильтяне в это время поклонялись ханаанскому верховному божеству по имени Эль). Скиния, с которой левиты, видимо, пришли, на удивление напоминает походный шатер фараона Рамзеса Второго, хотя в обычном израильском быте того времени египетских влияний нет. Характерно, что подробное ее описание мы находим именно в левитском (жреческом) источнике.
Каким образом левитам удалось навязать свой культ израильскому населению, составлявшему в те времена, по мнению Кноля, порядка 20 тысяч человек? Как говорит Ричард Фридман, левиты были людьми, которым «невозможно было отказать». Мы помним рассказы о шехемской резне Шимеона и Леви, о другой резне, устроенной левитами после истории с золотым тельцом и о поступке Пинхаса, убившего израильтянина с мидианитянкой. Можно предположить, что, попав в Страну Израиля, левиты проявили такое рвение, что тамошние жители не смогли ему противостоять. При этом новый культ не утвердился рядом со старым, а слился с ним, образовав ядро будущего еврейского монотеизма.
Изложенное выше — ни в коем случае не истина в последней инстанции. Может быть, было так, а может и иначе. Чего точно не было — это миллионов израильтян, сорок лет скитавшихся по пустыне и чудесным образом не оставивших следов. Историческая истина в нашем случае — это ненадежные, ускользающие крупицы, которые удается выловить академическим исследователям. Как говорил поэт, все прочее — литература.